Жуков. Танец победителя - Сергей Егорович Михеенков
Из разговоров с Л. З. Мехлисом и А. Ф. Анисовым я узнал очень мало конкретного о положении войск Резервного фронта и о противнике. Сел в машину и поехал в сторону Юхнова, надеясь на месте скорее выяснить обстановку.
Проезжая Протву, вспомнил своё детство. Всю местность в этом районе я знал прекрасно, так как в юные годы исходил её вдоль и поперёк. В десяти километрах от Обнинского, где остановился штаб Резервного фронта, моя родная деревня Стрелковка. Сейчас там остались мать, сестра и её четверо детей. Как они? Что, если заехать? Нет, невозможно, время не позволяет! Но что будет с ними, если туда придут фашисты? Как они поступят с моими близкими, если узнают, что они родные генерала Красной Армии? Наверняка расстреляют! При первой же возможности надо вывезти их в Москву.
Через две недели деревня Стрелковка, как и весь Угодско-Заводский район, была занята немецкими войсками. К счастью, я успел вывезти мать и сестру с детьми в Москву.
Мои земляки оказали врагу серьёзный отпор. В районе был организован партизанский отряд, который возглавил мужественный борец за Родину, умный организатор, комсомолец-пограничник Виктор Карасёв. Комиссаром стал секретарь Угодско-Заводского райкома ВКП(б) Александр Курбатов. В этом же отряде находился бесстрашный народный мститель, председатель Угодско-Заводского районного исполнительного комитета Михаил Алексеевич Гурьянов.
Угодско-Заводский партизанский отряд производил смелые налёты на штабы, тыловые учреждения и отдельные подразделения немецких войск.
В ноябре 1941 года коммунист Михаил Алексеевич Гурьянов был схвачен, зверски избит и повешен немцами. Мои земляки свято чтят память бесстрашного героя.
При отступлении немцы сожгли Стрелковку, как и ряд других деревень, сожжён был и дом моей матери».
Та памятная поездка на запад от Москвы в поисках своих штабов и войск запомнилась и водителю Бучину: «…мы объезжали штаб за штабом на Западном направлении. Жуков каким-то неведомым чутьём отыскивал очередной штаб, они были замаскированы от врага, а в данном случае и от своих. Чем дальше мы ехали по прифронтовой полосе, тем больше Георгий Константинович мрачнел. После переезда Нары машина охраны отстала, и наш доблестный ГАЗ-61 в одиночку рыскал по разбитым дорогам. В опустевшем Малоярославце, где, казалось, сбежали все, включая власти, у райисполкома увидели две шикарные машины. Жуков вышел, растолкал дрыхнувшего шофёра и узнал, что это машины маршала С. М. Будённого… А его-то как раз и искал Георгий Константинович.
Примерно через полчаса Георгий Константинович вышел, подтянутый, с каким-то пронзительным выражением в глазах. А за ним вывалился обмякший Будённый, знаменитые усы обвисли, физиономия отёкшая… Тронулись. В зеркале заднего вида запечатлелся замерший Будённый с разинутым ртом, протянутой рукой, которую Жуков не пожал. Маршал! За ним толпились выкатившиеся из двери охранники полководца.
В странствиях 6–8 октября Жуков неожиданно появлялся в войсках, что немедленно вселяло уверенность как в толпах отходивших красноармейцев, так и в высших штабах. В последних Жукову предлагали закусить. Отступление отступлением, а животы штабные не подводили. Георгий Константинович холодно отказывался. Наверное, не хотел сидеть за столом с «бездельниками», допустившими разгром и окружение немцами большей части войск Западного и Резервного фронтов. Да и относился он безразлично к тому, что ел. Георгий Константинович, бывало, повторял: «Щи да каша – пища наша». Соблазнять его обильным застольем, да ещё с выпивкой было бесполезно.
Проезжали мы в этот пасмурный нехороший день поблизости от деревни Стрелковка, где родился Жуков. Он вспомнил детство, в нескольких словах рассказал о речке Протве, в которой мальчишкой рыбу ловил. Посетовал, что в Стрелковке остается мать да и родственники, а немцы подступают. Как-то глухо произнес: «Видите, что они, сволочи, наделали в Медыни». В том городке, разбитом немецкой авиацией, мы попытались было расспросить старуху. Оказалось – безумная, под обломками дома у неё погибли внуки. Доехать до Стрелковки тогда было бы пустым делом, но Жукову было не до этого. Мать генерала армии удалось вывезти через несколько дней буквально под носом у немцев. Ездил Чучелов»[120].
Племянник маршала Виктор Фокин, которому в ту пору исполнилось десять лет, хорошо запомнил некоторые детали той срочной эвакуации: «За нашей семьёй приехали две «эмки». Старший лейтенант Сёмочкин дал на сборы пятнадцать минут. Мать отвела корову на сохранение к соседке. Из деревни отправились в темноте. Нас доставили на подмосковную дачу Жуковых. Там мы пробыли два дня, а затем вместе с Александрой Диевной эвакуировались в город Куйбышев. Железнодорожный состав с зенитными пулемётами в пути подвергался нападению с воздуха. Вернулись из эвакуации в подмосковный посёлок Красково. Дом в Стрелковке, построенный дядей Георгием в 1936 году, немцы сожгли».
Когда немцев прогнали с родной калужской земли, Фокины наведались в Стрелковку. Постояли возле угольев своей усадьбы. Погоревали. Но была и радость: их корову соседка сберегла! В 1943 году её перегнали в подмосковное Красково, на дачу Жукова.
Маршал потом пил молоко от родной бурёнки с особым удовольствием. Любил угощать своих гостей. Шутил: мол, его корова тоже фронтовичка, войну пережила под пулями и огнём.
На оккупированной территории у семей командиров Красной армии шансов выжить практически не было. К примеру, семья командующего 49-й армией Западного фронта генерала Ивана Тихоновича Гришина[121], которая проживала на Смоленщине, была расстреляна: отец, мать, младший брат и вся его семья, дядя.
5
Возле Медыни кортеж представителя Ставки остановил патруль в необычной форме – в комбинезонах и танковых шлемах. Так Жуков оказался в зоне ответственности 17-й танковой бригады. Лейтенант проверил документы и сказал:
– Дальше ехать нельзя. Дальше – противник.
17-й танковой бригадой командовал майор Н. Я. Клыпин. Он доложил обстановку: Юхнов захвачен противником, немцы навели переправу через Угру в районе деревни Палатки и перебрасывают на левый восточный берег бронетехнику и артиллерию; в районе деревни Воронки усиленный артдивизион и рота курсантов подольских артиллерийского и пехотно-пулемётного училищ окопались на восточном берегу реки Извери и держат оборону; в стороне Калуги действует 5-я гвардейская стрелковая дивизия, но связи с нею нет.
Из беседы с майором и офицерами штаба 17-й танковой бригады Жуков понял, что части, которые находятся в районе Калуги, Медыни и Можайска, общего боевого порядка не имеют, слабоуправляемы и, если не принять срочных мер, кратчайшие пути на Москву закрывать будет попросту некем и нечем.
17-я танковая бригада и её командир, боевой офицер, Герой Советского Союза, произвели на Жукова хорошее впечатление. Здесь не было того беспорядка и уныния, граничащего с паникой, которые он увидел в штабах, расположенных восточнее.
Жуков отдал распоряжение «сосредоточиться на восточном берегу реки Извери и, ведя
