(Не)Мой (Не)Моя - Оливия Лейк
— Вот говорила я тебе: нечего мне там делать! — мама злилась и на меня в том числе. Она не хотела ехать. — Елена Ивановна, хватит моего мужа обхаживать, — едко кривлялась, вспоминая выпады второй жены отца. — Тьфу! — показательно сплюнула. — Чтобы я еще поехала к нему! Это все ты! — и меня поругала.
— Мама, но он просил, тебя хотел увидеть, думал, что умирает, — пыталась разжалобить мать. Папа сам ее заманить не мог, поэтому мне пришлось. Он правда испугался, что все. Собирался прощаться с нами.
— Ой, все! — отмахнулась она. — Борщ будешь? Я вчера сварила этому умирающему, блин…
Я тихо рассмеялась: сегодня папа уже был достаточно бодр, чтобы разделаться с большим термосом борща, пятью булочками с зеленью и чесноком и тремя паровыми котлетами. Все бы ничего, но пришла Марина с супом и рыбой… Они поругались: отец схватился за сердце, Рома хлопал глазами, а я просто забрала своих и увезла домой.
— Мам, я думаю его в санаторий отправить. Пусть месяц отдохнет. Ну, после выписки.
Мама закатила глаза и поставила передо мной сметану и нарезанный бородинский хлеб.
— Ром! — крикнула внука. — Иди ужинать! — затем на меня посмотрела: — Оно тебе надо?
— Что? — даже не поняла сразу.
— Отца спонсировать?
— Мам, ему плохо. Он только и делает, что работает.
— Мы все работаем. Он когда тебе в последний раз помогал? Вот так, по-отцовски. Он все туда, поэтому и упахался.
— Мне просто не нужно было. Я денег у него не просила, — ответила, не понимая, почему она так настроена.
— А тебе кто помогает сейчас? — давила пристальным взглядом. — Бывший муж? Ты же не со своей зарплаты будешь путевку покупать?
У меня мама доцент филологических наук: она публиковалась в научных журналах, имела кучу надбавок в университете, была заведующий кафедрой, но не зарабатывала миллионов. И я не зарабатывала. Я просто удачно развелась. Это не весело. Это грустно.
— Ты не должна на алименты Ромы, — понизила голос, — отца в санатории отправлять. Это неправильно.
— Это не деньги Ромы! — вспыхнула. — Мирослав… — и я задумалась. Бывший муж мне каждый месяц переводил большие деньги: для Ромы и для меня. Но в последние пару нет, только внушительные алименты. Это справедливо: Мирослав мне ничего не должен. У меня зарплата, накопления еще с директорского кресла и на специальном счете в валюте и золоте отступные за восемь лет брака. В нашем брачном договоре, который я подписала абсолютно легко, потому что разводиться не собиралась, тем более делить с мужем имущество, которого у меня, к слову, не было, значилась астрономическая сумма за каждый прожитый год. Но эти деньги как резерв, я даже не лезла туда…
— Мам, — взяла за руку, — я проговорю с папой, и мы решим, — не буду обострять эту тему. Она сегодня слишком обижена.
— Ты, кстати, к врачу сходи. Головные боли — это ненормально в твоем возрасте. Только в моем, — фыркнула мама.
Я действительно записалась к врачу, но не к неврологу или терапевту. Мне срочно нужно было бежать к гинекологу: за всеми волнениями и страданиями я пропустила одну важную деталь… Мои месячные задерживались: надеюсь, это нервы, иначе…
— Наташ… — я лежала на кушетке и ждала, что скажет врач. — Ты меня пугаешь… — засмеялась коротко.
Я уже много лет наблюдалась у одного гинеколога: она Рому у меня принимала, девять месяцев возилась со мной, чтобы беременность закончилась криком младенца.
— Что сказать, — осторожно достала из меня датчик, — поздравляю, — повернулась и передала маленький снимок. — Шесть-семь недель, плод развивается без задержек, патологий не вижу.
— Ох… — со свистом выдохнула. — Это точно? — на снимок даже не смотрела. Не могла. Это какая-то жестокая насмешка судьбы!
— Определенно, — и протянула мне салфетки.
У меня опустились руки, и я снова откинулась на кушетку. Шесть или семь недель. Шесть или семь. Акушерских получалось, что семь… С Мирославом мы переспали четыре недели назад, а беременность семь. Значит… Значит, отец Каминский. Других вариантов не было. Вот так, значит… Мужчина, который не хотел семью и детей. Который ловил маньяков и был одиночкой. Но самое главное, он мне совсем не нужен для жизни. Я не люблю его! Я не хотела быть с ним. И рожать от него тем более!
— Наташа, какие у меня варианты?
Она поняла без слов.
— Если медикаментозно, то прямо сейчас. Если классика, то пара недель, чтобы без осложнений.
Я молчала. Это сложно. Мне нужно время: я не могла принять решение в моменте.
— Яна, ты же помнишь, что в зоне риска? — я кивнула. — Если ты решишь сохранить беременность, то легко не будет и не факт, что ты доносишь ребенка до срока. Если идем на чистку, то сразу нужно перевязать трубы. Ты молодая, но с твоим диагнозом и после прерывания, беременеть снова будет опасно.
— То есть я больше не смогу родить, если сейчас… — горло сдавило спазмом. — Если сейчас прерву?
— Да. Прости, Яночка, но да.
Решение стало еще сложнее: не то чтобы я мечтала о втором ребенке, просто достаточно молода, чтобы иметь такую возможность. Да, под контролем врачей и, вероятно, на сохранении львиный срок, но у меня должен был быть выбор, а так…
— Я не могу решить, — посмотрела на своего врача. — Просто не могу… — голос охрип, срываясь на всхлип.
— Яна…
— Все хорошо, — пыталась проморгаться. — Дай мне минуту… — поднялась и начала поправлять одежду. Когда-то я хотела двух детей, только отцом должен был быть мой муж. Я Миру хотела родить еще одну девочку. Когда-то… Когда мы были счастливы вместе.
Наталья подошла и крепко обняла меня. Мы давно друг друга знали, но близкими подругами не были: она просто поняла меня. Просто по-женски.
— Спасибо, — уткнулась ей в плечо. Я не плакала, это просто шок, но ощутить человеческое тепло и поддержку очень важно. Она не судила меня, не смотрела строгим холодным взглядом, она готова принять любое мое решение.
— У тебя четыре недели: либо, либо, — дала приличный разгон для маневра. — Подумай, взвесь и не бойся. Это будет твое решение и тебя за него не осудят. В этом кабинете нет!
— Спасибо, — мы снова обнялись.
Я вышла на улицу в каком-то странном оцепенении. Пахло теплом и сиренью. Солнце наконец вышло, а
