Мороз.К.О. - мэр Елкино - Лина Коваль
Либо я кого-то лишнего «родил», либо… «порешил».
Все. Хватит.
Резко захлопнув крышку, оглядываюсь по сторонам. Правильно Скальпель сказала: темновато здесь. Надо бы Альберта в кладовку переселить хотя бы на время праздников, а то я с ним тут в вампира превращусь.
На телефон снова приходит сообщение от Левки.
Вообще, у меня два племянника — Лев и младший Тигран. Любит моя сестра хищников, а вот мужиков выбирать не умеет, поэтому оба пацана от разных отцов. Они усвистали раньше, чем акушерка прокричала вес и рост младенцев, поэтому я тот мужчина, который дважды стоял возле дверей роддома и изображал из себя счастливого новоиспеченного папашу.
«Дядь Кость, ты матч смотрел? Холланд все-таки самый крутой футболист в мире».
«Нет. Расскажешь позже, я пока работаю».
«Кстати…»
Левка шлет с десяток краснеющих смайлов. Он подросток, поэтому вопросы ниже пояса задает мне часто. У мамки с бабушкой такое не спросишь.
«Что? Случилось чего?»
«Бабушка говорит, ты у нас… алкоголик. Это правда?»
«Чего?»
Ржу в голос и закашливаюсь до потери дыхания. Твою ж мать! Помру тут в одиночестве на радость Альберту. Интересно, совы едят падаль?..
«Так вот. Дядь Костенька! По телику сказали: все алкоголики плохо заканчивают. Я так расстроился… из-за тебя».
Была бы у меня в запасе скупая мужская слеза — пустил бы. Кому-то на меня не похуй. Будь я хоть Си Цзиньпин, хоть глава Елкино или хоть хер с горы.
«Левка, бабушка, наверное, имела в виду трудоголик, — поправляю малого. — Это означает, что я много работаю и мало отдыхаю. От этого не умирают. По крайней мере, сразу».
Разве что… погибают в страшных муках от взрыва в яйцах из-за долгого воздержания, но это не то, чем хочется делиться с наивным двенадцатилетним пацаном.
«Да, точно! Трудоголик! Дядь Кость», — ржет смайликами.
«Ладно, позже спишемся. Маме привет».
Откинувшись на спинку стула, ныряю в тяжелые мысли. Пожалуй, мало кто не подводит итоги года хотя бы в голове. Автоматически подсчитываешь свои достижения и неудачи. За что-то хвалишь себя, за что-то ругаешь. И, конечно, веришь, что в следующем году не будешь феерическим долбоебом и не станешь перечить губернатору и зарвавшемуся олигарху, когда они захотят сходить на кабана в несезон.
За такую оплошность я и был сослан в места не столь отдаленные — в суровое Елкино.
Посматривая на часы на стене, стрелки которых показывают полдень, невольно вспоминаю прошлый Новый год.
Я отмечал его с Паулиной. Дорогой ресторан, съемочная группа модного сериала для главного телеканала страны, куча людей в дорогих костюмах и блестящих платьях. Роскошная Москва за окном.
Был ли я счастлив?
Вздыхаю.
Наверное, да.
Альберт смотрит на меня с укором и пучит желтые глаза-пятаки.
— Что зыришь? Я хотя бы трахался! — отвечаю ему мрачно.
Затем, покачиваясь, бреду наверх.
— Сожрешь мясо — сделаю из тебя чучело для класса биологии в местной школе, — предупреждаю птицу. — Будут дети в тебя карандашами тыкать и сигареты прятать…
В дверь настойчиво стучат. Комната плывет перед глазами. Кто там еще? Вариант только один — это Нина, моя навязчивая соседка.
Открыв замок, дергаю ручку и застываю. Морозный воздух обдает лицо и расходится мурашками по шее.
Вернулась?..
Вообще, я еще не определился с тем, как ее называть. Ника напоминает мандаринку — взрывная, яркая, сочная… Даже слишком.
Вкусная.
Или режет взглядом, словно острым скальпелем. Вчера сказала: в медицинский поступать будет. На хирурга. Ей подходит.
— Забыла чего? — спрашиваю, подпирая дверной косяк.
Она небрежно отпихивает меня в сторону. Принимается стягивать шлюшьи сапоги и тараторить без умолку: — Дорогу опять замело. А я думаю, это важный знак. Заехала в аптеку. Еле нашла ее, блин. Купила анальгин, димедрол и папаверин в ампулах. Сделаю литическую жаропонижающую смесь. Сразу полегче тебе будет…
Тебе? Вспомнила все, значит? Не злится?.. А я переживал.
— Мне ничего не надо. Езжай домой, к тетке.
— Так как езжать-то? Я бы и рада, но ты, Константин Олегович, аэропорт здесь еще не построил.
Сжимаю зубы и чувствую, как голова трещит по швам. Горло саднит.
— Пойдем, — зовет она и хватается за пуговицы на своем пальто.
Потом вспоминает, что под ним только наряд медсестрички. Смущается. Посматривает из-под полуопущенных ресниц.
Поправив волосы, убирает шапку и идет в ванную комнату мыть руки. Я, не знаю почему, ругаюсь на себя: мне ведь даже нравится, что она вернулась.
Не сходя с места, наблюдаю, как склоняется над раковиной.
Когда Ника выходит, то мягко улыбается. Правда, вижу это сквозь мутную пленку. Глаза накрывает горячим теплом, а тело будто в холодильник помещают.
Мороза морозит. Вот такая тавтология.
— Жду тебя наверху... Через пять минут. Ты ведь не выкинул мою футболку?
— Сжечь еще не успел, — ворчу, разглядывая тонкую талию, уплывающую за угол на втором этаже.
Альберт снова пучится. Подгавкивает…
— Лучше молчи, — приказываю ему и медленно, шаг за шагом поднимаюсь. За пять минут как раз управлюсь.
То, что она медсестра, не дают забыть красные медицинские кресты, проступающие на сосках. Член при этом напоминает, что я все еще мужчина. Со своими потребностями. Не совсем удовлетворенными после вчерашней ночи.
— Ложись на живот, — Ника сосредоточенно вскрывает упаковки на журнальном столике.
— А диплом покажешь?..
— Тебе придется поверить мне на слово, — смотрит свысока и надевает перчатки. Протирает их спиртовой салфеткой.
Сразу взрослой такой кажется. Точно, Скальпель.
Воздух наполняется запахом медицинского кабинета. Это навевает не совсем приятные воспоминания из детства.
— Я передумал, — пячусь назад.
— Вот еще. Не выдумывай. Ложись.
— Не… У меня там дела.
— Какие у тебя могут быть дела? — заливисто смеется. — Сегодня тридцать первое декабря…
— Важные, — закатываю глаза.
— Какие еще важные? Ты даже не мэр. Так… — закусывает нижнюю губу. — Глава администрации… а уколов боишься.
— Чего? — хмурюсь и выпрямляюсь. — Это кто боится?
Ложусь на холодное покрывало. Привстав на локтях, стягиваю штаны с задницы вместе с трусами.
Вчера она передо мной раздевалась, сегодня я. Один-один.
Ягодиц касаются холодные руки. Намеренно долго елозят спиртовой салфеткой по правому верхнему квадранту.
— Расслабь мышцу, — тихо просит Ника.
Я недовольно вздыхаю.
— Расслабь… — легонько бьет.
Я утыкаюсь горячим лбом в локоть и думаю, как сказать этой девчонке, что, когда я расслабляю одну мышцу, другая — которая спереди —
