Моя простая курортная жизнь 8 - Мэри Блум
Вот только пока обеспокоенная дочь смотрела на его ногу, я смотрел гораздо выше — и по его довольной харе видел, что он больше симулирует, чем реально страдает. Решив хоть немножко подпортить ему настроение, я подхватил Дану и под заигравший медлячок потянул ее в центр зала.
— А может, и правда, — прижимая мою прелесть к себе и крутя ее под плавный нежный медлячок, прошептал я ей на ушко, — немножко здесь побудем, повеселимся со всеми, отвлечем его, а потом вдвоем сбежим?..
Если у него и правда такая больная нога, то он нас не догонит.
— И уж поверь, — моя рука мягко переместилась с ее талии ей на попку, — мы найдем, чем заняться…
В этот момент я, казалось, слышал, как где-то по полу досадливо треснула одна трость.
— Даже не сомневаюсь, — проворковала моя милашка, еще крепче обвивая мою шею руками. — Но сбегать я не хочу… Хочу, чтобы все честно, по-нормальному… Чтобы он не искал меня, не нервничал. Он и так из-за меня много этой весной переживал…
Ах ты ж моя добрая наивная няшка! Я покосился на ее папашу, который косился на танцующих нас и с кривой рожей принимал заботливо поднесенный супругой бокал бухлишка. Что-то не похоже, что он сильно нервничает — больше похоже, что он сильно охренел, очередные доказательства чего мы вскоре и получили.
— Нет! Ни за что! — безапелляционно бухтел он на все попытки дочери по-честному у него отпроситься. — У меня и так все болит! А если тебя не будет ночью дома, я вообще глаз не сомкну!..
— Ну, пап… — расстроилась Дана. — Ну ты же знаешь, где я буду. Чего волноваться?
На это он лишь болезненно поморщился и схватился за колено, всем видом показывая, как каждое ее слово причиняет ему боль. Или боль ему причиняла сама мысль, что эту ночь она хочет провести у меня? Следовало разобраться.
— Может, отойдем? — предложил я ему.
— Это тебе легко отойти, — выдал он крайне борзо, мигом забыв про нестерпимую боль в своей конечности, — а мне вот тяжело. Здесь говори!
Я кивнул расстроенной Дане — мол, иди к девочкам, мы сейчас поговорим с твоим папой — по-мужски.
— Сегодня выпускной, — начал я, как только мы остались без свидетелей.
— Да я, наверное, понял, — осклабился мой самый неприятный собеседник.
— Дана очень расстроена, что вы хотите испортить ей эту ночь.
— А я был очень расстроен, — изрек он со своей мопсячей усмешкой, — когда она уехала к тебе, и я за это пострадал, — и выразительно постучал тросточкой по полу. — Так что теперь твоя очередь пострадать!
Иногда я жалел о тех временах, когда его единственным словом для меня было «ага».
— При чем тут я? Вы же ее лишаете праздника! — предпринял я последнюю попытку воззвать к его благоразумию. — Вы же нормальный…
Потенциально. Возможно. Я, конечно, ни разу не видел, но все-таки может быть…
— Ты хотел сказать: лишаю ночи, которую она проведет у тебя? — хрюкнул ее папаша. — Невелика потеря!..
В запале своего торжества он уже и забыл, что тросточка оторвалась от пола и размахивала в воздухе — видать, в своих фантазиях уже вовсю лупил меня по хребтине, а я поверженно молил о пощаде. В любом случае сейчас его солидная туша покачивалась на двух весьма бодро гнущихся ногах.
— Притворяйсь лучше, — вынес я ему диагноз, — а то Дана увидит — и закончится твоя малина… Как отец ты — говно!
А что, выпускной — это время шикануть. Если честно, я думал, он тут разорется, подскочит на месте, клюкой своей замашет — ну и попутно выдаст себя. Но нет, мопс вдруг нашел в себе мозг и последовал моему совету. Трость со стуком быстро опустилась на пол, он снова болезненно сгорбился — и только рожа осталась невыносимо нахальной.
— Можешь думать себе все что угодно, — самодовольно пропыхтел собеседник, которому стоило бы подлечить голову, а не ногу, — но в списке ее приоритетов отец всегда будет на первом месте! И этим выпускным я тебе это докажу, чтоб не обольщался! С тобой она не уедет, она уедет со мной!..
Решив на этом моменте, что переговоры окончены, я оставил его горбиться дальше, а сам направился к его дочери.
— Ну как? — с надеждой спросила она.
— А, — махнул я рукой, — как хорошо, что ты на него не похожа…
— Так и думала, — со вздохом подытожила Дана. — А я так хотела, чтобы ты снял с меня это платье… — и уткнулась расстроенным личиком мне в плечо.
— Я могу снять его и здесь, — успокаивающе прошептал я ей на ушко и еще более успокаивающе погладил ее по бедру, где под тонкой тканью подола явно прощупывался кружевной край чулок.
— Здесь?.. — неожиданно загорелись ее глаза. — А давай!..
Улучив момент, когда ее папаша стал спорить с чьим-то еще таким же папашей за последнюю тарталетку, мы вдвоем упорхнули из зала, пересекли школьный коридор и уединились в пустом кабинете. Ну что, мопс, строишь из себя овчарку, так давай поищи, побегай! Однако я и не думал, что десятью минутами позже он реально побежит…
— А знаешь, о чем я подумала? Это же наш последний день в школе, — игриво прошептала моя милашка, обнимая меня. — А я слишком долго была хорошей девочкой, думаю, сегодня можно осквернить какую-нибудь парту…
Полностью поддерживая эту идею, я подхватил ее за бедра и усадил на ближайшую столешницу. Дана еще крепче притянула меня к себе, и мы стали целоваться, распаляясь с каждой секундой. Не отпуская ее губ, я подцепил молнию у нее на спине, сантиметр за сантиметром открывая все больше обнаженного девичьего тела. Она жарко выдохнула и развела ножки, позволяя мне все больше. Пальцы заскользили по разгоряченной коже. Однако не успели мы перейти к самому пикантному, как из коридора раздались пронзительный визг и возмущенные крики.
— Извращенец! Извращенец! — вопила какая-то девчонка. — Кто пустил извращенца в школу?..
— А ну куда! Стой! — вторил
