Все началось с развода - Анна Томченко
И сейчас я приходил к выводу, что если бы в нынешнее время мне Алёна сказала «Альберт, я беременна», то, скорее всего, это тоже не вызвало большой антипатии скорее всего, это была бы вполне закономерная радость. Ну а что плохого? Моя жена беременна третьим ребёнком, пусть поздним, зато это ребёнок, который получит абсолютно все. Я же прекрасно понимал, что, когда Зина родилась, когда Гордей родился у нас у самих, как у латыша — хрен да душа. Там мы могли не дать многого детям в нашей молодости. Я прекрасно помню, как Алёнка переживала, что фрукты дети не видят, то конфеты дети не видят. Переживала, знал — плакала.
А я из кожи вон лез, подработки брал. В офисе сначала, потом шел в ночную смену на завод.
И вот, находясь сейчас в такой ситуации, что мне там кто-то что-то говорил про ребёнка, меня это больше, ну, раздражало, скажем так.
Я не понимаю, какого хрена, почему со мной не посоветовались. То есть вот если беременеет жена, то как бы вообще не встаёт вопрос посоветовались со мной, не посоветовались, потому что это нормально, но когда залетает любовница, ну, это ненормально.
Тем более я предохранялся!
Я очень сомневался, что в мой полтинник у меня живчики такие же, как у двадцатилетнего.
— Ты о чем, Альберт? — тихо выдохнула Элла, присаживаясь напротив.
— НУ, срок ещё небольшой. Ты подумай хорошенько, тебе оно надо?
У Эллы задрожала нижняя губа, а я поморщился, вот только слез мне не хватало.
— Как ты смеешь так говорить?
— Да нормально смею. Есть вариант того, что можно сделать аборт, и никто от этого не пострадает. Ты точно уверена в том, что тебе нужен этот ребёнок?
— Альберт, я…
— А вот я не уверен, что мне нужен этот ребёнок.
47.
Альберт
Разлилось море слез.
Элла обязательно хотела этого ребёнка.
С одной стороны, чисто гипотетически сам накосячил — самому и расхлёбывать это понятно было. Но и тащить её на аборт тоже как-то бессмысленно, что мне этот аборт даст, Алёна узнает о том, что девка не носит моего ребёнка, девка не родит нового сына мне и что сразу воспылает любовью, прибежит, скажет спасибо, я так горжусь тобой?
Да не скажет она ничего.
И ведь самое интересное, что у Алёны вот это вот какая-то аристократическая непокорность проявлялась во всем, вот даже в те моменты, когда мне было люто дерьмово. От Алены прям как будто бы убыло, если бы она склонила передо мной голову.
Да, Алёна была такой, про которых говорят, что в тихом омуте черти водятся. Вроде бы визуально никто не мог предположить, что у меня жена с тяжёлым характером.
Все были абсолютно уверены, что характер тяжёлый у меня. Но по факту нет, Алёна даже в постели умудрялась никогда не прогибаться. Чтобы я не просил от неё, даже если это и получал, то с каким-то снисхождением, что ли.
Один раз, когда я, поддав, все это начал высказывать Алёне, она подняла на меня абсолютно честные глаза и, пожав плечами, произнесла.
— Ну а ты что думал? Женщина иногда может дать так, что ты брать не захочешь.
Вот этим она и охарактеризовала собственно своё поведение. И на контрасте того, что есть что-то другое, как-то иначе, я и прикрыл глаза на ненужную беременность Эллы.
В конце концов я шаг сделал, ситуация с разводом это была игра ва банк. Если бы я увидел какую-то абсолютно другую реакцию, что Алёнка вцепится в меня, схватит за шею, я бы понял, что я для неё не привычка. Достаточно старая, такая разношенная, хорошая пара обуви, но нет.
Она плакала, как плачут по утрате чего-то постоянного и стабильного. Но не более.
Я не думал, что, продолжая вариться в кипятке собственного неудовлетворённого эго, я приду к тому, что перейду границу и посмею так поступить с Алёной.
Я её не насиловал.
Я был почти в этом уверен, но следы на её животе, её слезы, её горькие слова говорили об обратном, и я, как полоумный, метался сначала по палате, потом по квартире. Такое чувство создавалось как будто бы у меня по крови, по венам бежала кислота. И ладно бы это была просто кислота, сверху мне её поливали каленым серебром, оставляя уродливые ожоги.
У алкоголя не было вкуса, была только констатация — двух бутылок мне много, а одной мне мало, если бы Алёна видела, как я, до поросячьего визга напиваясь, передвигался по квартире, её бы инфаркт трахнул.
Алёна вообще не была тем человеком, который нормально относился к чужим демонам, нет, она их старалась искоренить, поэтому жизнь у нас с ней строилась часто на том, что она очень не одобряла то или иное моё поведение и алкоголь.
Господи, за алкоголь она бы меня прокляла, она бы с меня не слезла, пока я не поехал к какой-нибудь бабке, не вшил себе торпеду в жопу.
И, находясь в состоянии непрекращающегося шока от того, что я посмел причинить Алёне боль меня выворачивало. Я уже не понимал, то ли я от алкоголя блюю, то ли от омерзения к самому себе, я просто застывал над унитазом и, пока не выплёвывал все, включая собственный желудок, я не успокаивался.
Смотрел утром пьяным взглядом на мобильник, на который приходили дофигища сообщений и звонков. Зина звонила в истерике.
— Папа, почему ты не берёшь трубки, пап, мы же очень сильно боимся.
Я не знал, чего Зина боялась.
У неё был хороший тыл в виде Дани. Очень способный молодой человек. Я бы даже сказал если бы у меня родился такой сын, я бы им гордился, как, собственно, я и гордился Гордеем. Гор взял все лучшее у меня и у матери — её какую-то вот эту благородную расчётливость, моё упорство и стремление всех победить.
Зина.
Зина, понятно, это девочка.
Зина взяла от Алёны женственность, какую-то такую нотку прям очень красивой явной принадлежности к
