Россия: страна, которая хочет быть другой. Двадцать пять лет – взгляд изнутри - Хайс Кесслер
Это структурное недоверие пропитало все общество. В российских супермаркетах вы должны оставлять сумку в камере хранения – без сумки вы гарантированно не сможете ничего украсть. В бассейне нужно предъявить справку от врача, что вы здоровы, прежде чем нырнуть в воду. Чтобы получить вид на жительство, вы должны доказать, что не страдаете проказой, СПИДом или туберкулезом. Всякий раз продлевая свой паспорт, вы должны предъявлять свидетельство о рождении, как будто ранее паспорт мог быть выдан без этого свидетельства. А уж если вы хотите зайти в какое-либо здание или учреждение в любой точке России, без заветного пропуска вам не обойтись. Если вы там работаете, у вас будет постоянный пропуск, а если вы кого-то хотите посетить, вы должны оформить временный по просьбе принимающей стороны. Но если вы ничем не можете подтвердить повод для вашего визита, вы можете ссылаться на все что угодно, но вход для вас останется закрытым. Без пропуска вы никто.
Однако и стопроцентный контроль не дает стопроцентной гарантии. Он лишь ведет к росту бюрократии, съедает массу времени и денег, вынуждает граждан уклоняться от контроля и фальсифицировать его результаты. Все знают, что справку о состоянии здоровья для бассейна можно заказать всего за пару сотен рублей через интернет, пропуск можно подправить фотошопом. Стоя в очереди, чтобы провериться на проказу для оформления российского вида на жительство, я поговорил с отцом пяти детей. Он выглядел довольно бледным и оказалось, что он в отчаянии договорился с врачом и только что сдал шесть пробирок крови, одну за себя и пять за каждого из его детей. Всем это прекрасно известно, и все в этом участвуют. Но психологический барьер, не позволяющий перейти от институционализированного недоверия к доверию, слишком велик, и это также наследие Советского Союза, по-прежнему оказывающее значительное влияние на российское общество.
Раны непреодоленного прошлого
В поисках наследия советского прошлого неизбежно наталкиваешься на одну большую травму, не зажившую рану – сталинский террор и миллионы в основном совершенно случайных жертв этого террора. Насилие применялось большевиками без всяких колебаний с первых дней их правления как против реальных, так и против мнимых врагов. Революция 1917 года и последовавшая за ней Гражданская война стали ареной массового насилия против населения, впрочем, не только со стороны большевиков. Но размах насилия при Сталине вышел на принципиально иной уровень.
Принудительная коллективизация, развернувшаяся в 1929 году, ознаменовала собой начало сталинского террора. Власти депортировали, ссылали, сажали за решетку или расстреливали так называемых кулаков – зажиточных крестьян, эксплуатировавших, по мнению большевиков, бедных крестьян, бедняков. Все, кто выступал против коллективизации сельского хозяйства, квалифицировались как кулаки или подкулачники. Их постигла та же участь. По меньшей мере 2 миллиона крестьян стали жертвами этого так называемого раскулачивания села[23]. Три года коллективизации привели к массовому голоду в Украине, Казахстане и других частях страны. Этот голод унес от 6 до 11 миллионов жизней. Во второй половине 1930-х годов террор усилился, расширил свой ареал применения. В период 1936–1938 годов всю страну охватил так называемый Большой террор. Репрессии осуществлялись как серия последовательных, жестко срежиссированных Сталиным кампаний, в ходе которых было арестовано более 1,5 миллиона человек. Около семисот тысяч из них расстреляны, по меньшей мере столько же человек были отправлены в лагеря, где репрессированные часто умирали от физического истощения и недоедания[24].
Как показали архивные исследования после распада Советского Союза, террор был направлен на превентивную ликвидацию мнимой «пятой колонны», врагов, которые в случае войны могли представлять угрозу сталинскому режиму. Таким образом, террор не был слепым, как считалось долгое время. Но на практике все зачастую сводилось к «охоте на ведьм», так как мнимые враги режима выбирались не столько на основе того, что эти люди делали, говорили или думали, сколько на основе их принадлежности к социальной группе или национальности, заведомо считавшимся подозрительными. Разумеется, открытая критика советского режима увеличивала шансы быть арестованным, но и без этого можно было попасть в беду. «Неправильное» или «подозрительное» происхождение, анонимный донос или общение с уже арестованным могли стать достаточной причиной, чтобы решить чью-то судьбу. Большой террор затронул главным образом совершенно невинных граждан, зачастую убежденных коммунистов, которые даже в подвалах НКВД или перед расстрельным отрядом продолжали верить в непогрешимость партии.
Война против нацистской Германии, самое страшное кровопролитное испытание, которому подвергся Советский Союз, не остановила власть в ее насилии против собственного народа. Любой, кто находился на оккупированных территориях или был в плену, априори рассматривался как подозреваемый в сотрудничестве с оккупантами. Целые народы, как, например, крымские татары и чеченцы, после войны депортировались в Среднюю Азию без еды, без вещей. Многие из них погибли в дороге. Военнопленных, выживших в нацистских концентрационных лагерях, по возвращении сразу отправляли в лагеря ГУЛАГа.
На исходе сталинского режима репрессии против мнимых врагов возобновились, особенно после создания в 1948 году государства Израиль. Это событие в глазах Сталина бросило тень подозрения сразу на всех евреев Советского Союза: не устремлены ли их чаяния в направлении Израиля в ущерб СССР! На территориях, присоединенных к Советскому Союзу после окончания войны, таких как страны Балтики и Западная Украина, в последние годы сталинского режима тоже проводились масштабные чистки среди населения, направленные на то, чтобы сломить подлинное или мнимое сопротивление новым правителям. Лишь со смертью Сталина в 1953 году закончился государственный террор против собственного народа, стоивший жизни многим миллионам.
Как жить с этим тяжелым прошлым? На первый взгляд кажется почти немыслимым, чтобы такая историческая травма не превалировала в памяти. Наше представление о том, как целой нации следует обращаться с травматическим прошлым, во многом сформировал опыт послевоенной Федеративной Республики Германии, которая постаралась справиться со своим национал-социалистическим прошлым и массовым уничтожением евреев. То, как немецкое общество с поразительной открытостью проработало свое очень непростое прошлое, – важнейший известный нам пример. Это настолько повлияло на меру наших ожиданий, что мы рассматриваем этот опыт как единственно верный. Мы уверены, что такая работа
