Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

20 октября они вместе поужинали. Это произошло за несколько дней до того, как Литвинов встретился с Поль-Бонкуром. Обсуждали в основном Женеву и выход Германии из Лиги Наций, срыв переговоров по разоружению, а также политический кризис в Париже. Правительство Даладье долго не продержится. Сложно управлять страной в такой момент и придерживаться жесткой политики. По словам де Латра, нельзя исключать возможность проведения франко-немецких переговоров. Вейган полагал, что такие переговоры невозможны без абсолютного большинства в правительстве. В таком случае они не будут бесполезными, так как позволят Гитлеру продемонстрировать его заинтересованность в перевооружении, а не мире, а также желание выиграть время. Все всё поймут. К сожалению, абсолютного большинства в правительстве не будет, и любые франко-немецкие переговоры приведут к уступкам, опасным для Франции. Также говорили о совместном фронте для Франции, Англии, Италии и США, но это была призрачная и опасная идея по ряду причин. Взгляды Вейгана донес до Островского по-прежнему де Латр.

Разговор неизбежно зашел о франко-советских отношениях и о беспокойстве Литвинова относительно политической нестабильности Франции и, как следствие, нестабильных политических мер. Тут де Латр сказал следующее: «Одним из главнейших факторов в стабильности французской внешней политики является французская армия. Французский Генеральный штаб в своем значительном большинстве, — и это я вам заявляю от имени генерала Вейгана, — свою российскую политику наметил не в связи с приходом к власти левого большинства и левого кабинета, а исключительно в связи с непосредственной опасностью войны, угрожающей Франции со стороны противника, который, по мнению франц[узского] Генерального штаба, угрожает в одинаковой мере и Советскому Союзу. Этот противник — Гитлер». Де Латр сослался на предыдущие переговоры и подчеркнул, что, к сожалению, французский Генштаб не может снизить напряжение, которое возникло на Дальнем Востоке между Японией и СССР, но все равно проводит «совершенно лояльно свою политику сближения и сотрудничества всех 3 родов войск: сухопутных, морских и авиационных».

За день до этого, 19 октября, де Латр сказал, что подобные политические меры были утверждены Вейганом и начальниками штабов ВМФ и ВВС. Даже военно-морские командиры были смущены задержками в области военных обменов с СССР, которые, очевидно, возникали из-за чиновников МИД. Де Латр старался изо всех сил подчеркнуть преданность Генштаба франко-советскому сотрудничеству. Однако не все новости были хорошими. По его словам, в радикальных кругах, особенно в тех, где вращался Эррио, ходили слухи о том, что Даладье выступает за подписание двустороннего соглашения с Германией. Но слухов в целом было очень много, и часто они противоречили друг другу. Наконец де Латр отметил, что пытаться все уладить только с помощью министров и без Генштаба — это потеря времени и «откладывание решений на потом». Тем не менее ужин закончился на оптимистичной ноте. Де Латр заверил, что, по мнению Вейгана, франко-советские отношения развиваются в правильном ключе и сотрудничество двух генштабов станет серьезной гарантией мира в Европе[372].

Пришло время двигаться вперед

Москва также получала информацию через советского поверенного Розенберга. Он часто неофициально беседовал с Эррио и Котом, а также с другими французскими политиками и хорошо знал о курсе правительства Франции. Его волновали разногласия между Даладье и Эррио. «Даладье предлагает прямые переговоры с Германией, — писал Розенберг Крестинскому, — более того, он исходит из возможности того, что они приведут к какому-то соглашению. Говорят, что в особенности Даладье не будет против “аншлюса”, поскольку его реализация столкнет лбами Германию и Италию». Что касается Эррио, то он не питал никаких иллюзий относительно соглашения с Германией, даже если с тактической точки зрения подход Даладье мог бы «прояснить ситуацию», то есть показать истинные намерения Германии. Эта информация подтверждала то, что Островский слышал от де Латра. По словам Розенберга, Даладье считал отношения с СССР страховкой на случай, если «Германия начнет… проявлять агрессивные тенденции». Забавно, что похожую цель преследовала и советская политика.

С точки зрения Розенберга, картина отношений с Францией была хорошая, но на ней присутствовали темные пятна. Некоторые группы промышленников, например Комитет металлургической промышленности, хотели заключить с Германией «общее соглашение», а это было возможно, только если договориться о полной свободе для Германии в Восточной Европе. Любые задержки в ответ на предложения Кота «лили бы воду на мельницу» тем элементам в Париже, которые хотели сотрудничать с Германией, а не с СССР, и искали доказательства того, что советское правительство только болтает и ничего не делает. На самом деле Кот не понимал, почему Москве нужно столько времени, чтобы начать действовать. «Мне незачем открывать истину, — писал Розенберг, — что носителями политики являются живые люди и что тот же Кот является самым ярым сторонником сближения с нами. К нам поступают из самых разнообразных источников сведения о том, что Кот до сих пор в этом отношении проявил действительно неутомимую энергию». Розенберг добавил:

«Проталкивание через всякие инстанции морских вопросов в значительной степени заслуга Кота, причем со стороны нам известно, что он зверски обругал директора политотдела французского МИД — Баржетона, когда последний пытался затормозить прохождение морских вопросов.

Поэтому я еще раз хотел бы со всей настойчивостью подчеркнуть, что отнюдь не в наших интересах выливать ушат холодной воды на голову сего пламенного сторонника сближения с нами.

Мы тем самым его персонально размагничиваем и даем аргументы в руки наших противников, ибо, повторяю еще раз, здесь противники гнилой сделки с Германией аргументируют, главным образом, возможностью опереться на нас, и нам, мне сдается, не следует их дезавуировать».

Розенберг подчеркнул, насколько это срочно: «Мне кажется, что если тов[арищ] Литвинов на обратном пути проедет через Париж, ему будет неудобно отделаться общими фразами на сделанное ему Бонкуром предложение, которое он обещал “продумать”»[373].

В это время Розенберг получил отчет Довгалевского о переговорах в Женеве с Поль-Бонкуром, который рассказал про неустойчивость политического положения во Франции и необходимость принимать решения как можно быстрее, таким образом подтвердив взгляды Розенберга. Французская общественность не могла прийти к единому мнению по вопросу Германии. Поль-Бонкур сказал, что стало труднее придерживаться единой позиции и выступать против признания немецкого перевооружения, на котором настаивают Великобритания и Италия.

Также «имеются влиятельные политические и торгово-промышленные круги, добивающиеся соглашения с Германией». Он добавил, что эта информация строго секретная, но если бы не сопротивление Поль-Бонкура, то «Даладье провел бы уже прямые переговоры с Германией». Поль-Бонкур снова поднял вопрос о вхождении СССР в Лигу Наций, что могло бы помочь найти выход из тупиковой ситуации, которая создалась из-за набирающей силу Германии. Франция не могла больше