Русский Харьков - Станислав Александрович Минаков

Вот к ним-то, в Белгород, и решено было отправить в первые дни февраля 1942 г. 16-летнюю Женю и Сашу Минакова (31 января ему исполнилось 13). Наверное, это был жест безысходности. Его мать, Анна Кузьминична, с грудной Валей на руках, не могла предпринять иных усилий. В любом случае решение отправить детей пешком по только что оккупированной немцами территории за 80 км по 40-градусному морозу (то была знаменитая зима) представляется экстраординарным. С учетом незаживающей раны на ноге Саши.

Однако нужно было выжить в страшном Харькове – занявшем по статистике второе в СССР место после Ленинграда по относительному количеству умерших от голода в дни войны.

А жила с 1929 г. семья слесаря 2-го стройучастка УСВР ЮЖД Тихона Минакова в квартире, полученной от управления ЮЖД, – на первом этаже, в одной комнате трехкомнатной квартиры № 66 (на три семьи) по улице Красноармейской, 8/10, что и сейчас стоит прямо против здания вокзала.

Итак, Шурка с Женей, груженные котомочками с вещами, ушли в Белгород. Воистину «как я выжил, будем знать только мы с тобой». Со старшей двоюродной сестрицей Женей Сорокиной Шурка по сильному морозу дошел сначала до станции Дергачи, где они заплутали меж составами с горючим, были задержаны немецким охранником, который счел их партизанами-разведчиками или подрывниками. Изготовился расстрелять, не долго думал, но появившийся молодой офицер отпустил отроков.

Пробовали сойти в сторону от магистралей, чтоб не раздражать немцев. Но идти по непроходимым снегам в полях, при ветре и морозе, было невозможно. Отец мне рассказывал, что руки деревенели настолько, что, даже чтобы сходить по малой нужде, он не мог расстегнуть штаны, и приходилось обращаться за этим к Жене, которой он, разумеется, стеснялся.

Детям были даны какие-то адреса в селах по пути следования. Это были адреса людей, с которыми Тихон работал на ЮЖД. Большой город давал работу, и в Харьков трудиться ездили жители со всей ж/д ветки Харьков – Белгород, да и те, что жили дальше Белгорода – в сторону Курска. А ведь не так просто каждый день по два-три часа в одну сторону ездить на работу (ну, билеты-то у железнодорожников – за казенный счет, лафа!).

Но не все сельские «явки» приветили харьковских детей. Кто-то убоялся их впустить, а вот «чужие люди» переночевать приняли. И покормили. И в дорогу с собой кой-чего дали поесть, да адрес указали, где второй ночлег сделать. К сожалению, не записал я этих мест и имен, позабыл. Вечная благодарность моя этим людям! Если б не они, как знать, не сгинул ли бы где-нибудь в морозном ночном поле Шурка Минаков. Мимо этих мест, где пешком шел в ту страшную зиму мой отец-мальчишка, я столько раз в жизни проезжал – на электричках, поездах, автобусах, просто автомобилях, что и счесть нельзя!

Кажется, на третьи сутки (с двумя ночевками) добрались брат с сестрой в Белгород. Конечно, были согреты, покормлены родичами; загрузили им в котомочки (сколько может поднять пацан, да еще отправляющийся пешком?) по две буханки хлеба да какие-то крупы. Пора было возвращаться в Харьков, где начался голод.

Недалеко от села Болховец, на окраине Белгорода, рядом с детьми затормозила грузовая машина. Солдат, что сидел рядом с шофером, высунулся и спросил: «Чарков?» Закивали: Харьков, Харьков! Показал на пустой кузов. Забрались. Ехать в открытом кузове на морозище было несладко, но – тут эмоциональная кульминация сюжета – оба сожалели об одном: кабы знать, что такое везенье будет с транспортом, эх, сколько еще продуктов можно было бы захватить!

Отец сокрушался по этому поводу всякий раз, когда вспоминал, даже спустя десятилетия.

Немец высадил их, окоченевших до умопомрачения, в северной части Харькова, в районе Белгородского шоссе. Уже пешочком дети добежали (это час-полтора ходьбы) до своих домов.

…Остался Харьков оккупационный в памяти Шурки Минакова и повешенными на балконах его дома. На груди у некоторых из них были таблички «Он торговал человеческим мясом». Всё он пережил в эти два года – попеременный переход города от наших войск к немцам и обратно, разбомбленные здания пассажа и Дворца пионеров на площади Тевелева (ныне Конституции), где до войны он занимался в различных кружках, прежде всего в танцевальном, Дробицкий Яр за ХТЗ, где расстреляли харьковских евреев, а заодно пришедших на выстрелы крестьян из поселка Рогань. Ходили слухи тогда и о машинах-душегубках, которые, кстати, были опробованы нацистами именно в Харькове – так уничтожали заложников, взятых на улицах города в ответ на взорванную (тоже впервые в истории) подпольщиками радиомину. Наградил Бог таким первенством родной город!..

День Победы

Это тоже – из воспоминаний отца, записанных для стенгазеты. В них, кажется, и нет ничего информативного. Но присутствует живое, сиюминутное дыхание свидетельства.

«Было светлое утро 9 мая 1945 года, я в рабочей одежде, в отцовской засаленной фуфайке отправился на Харьковский вагонно-ремонтный завод, на котором работал слесарем-инструментальщиком с 15 лет (с 1944 года). В нашей квартире не было радио, и главную новость я узнал от пацанов. Они играли во дворе, но окружили меня и радостно наперебой кричали: «Шурка, не ходи на завод! По радио объявили, что сегодня – День Победы, закончилась война!» Но разве мог я не явиться к 7 часам утра на рабочее место, к станку!

Заводские ворота были распахнуты настежь, а двор – посыпан песком. И уже была сооружена трибуна. Двор заполнился возбужденными, радостными людьми. Состоялся митинг. Не оттуда ли помнятся эти слова: «Друзья, подруги, граждане, – народ! / Вот он пришел, день радости высокой! / С усталых лиц сотрем солёный пот / И поглядим с улыбкою широкой / На все вокруг: на солнце, на сирень, / На жизнь, на май, на первый мирный день!..»

После митинга объявили, что сегодня – праздничный день, нерабочий. Я сразу же пошел в магазин, получил 700 рабочих граммов хлеба по хлебной карточке за 9 мая. Взволнованный, вернулся домой, где увидел маму в слезах – с моей почти 4-летней сестренкой на руках. Так началась наша новая мирная жизнь».

Справка и медаль

В 1995 г., к 50-летию Победы, отцу прислали из Харькова в Белгород (куда он переехал с семьей в 1962-м, уже теряя зрение) справку, в которой значится: «…в трудовой стаж засчитаны годы работы в войну с 9 апреля 1944 по 9 мая 1945 на ХВРЗ».

За