История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

громадное неравенство. Теперь же их постигло жестокое разочарование, ибо два сильнейших и отборнейших полка их пехоты, один полк кавалерии, а также вся амуниция отстали на целый суточный переход, так что хотя мятежники и сохраняли превосходство в численности, перевес этот оказался не столь значительным, как они надеялись. Нельзя, впрочем, отрицать, что граф, выказав отменное искусство, сделал все, чего можно было ожидать от мудрого полководца. Он выбрал позицию, которую нашел наиболее выгодной. Между Эджхиллом и городом Кайнтон лежала обширная равнина; ближе к городу она несколько сужалась, а справа поле пересекали живые изгороди и заборы. Там, то есть в самом узком месте, граф расположил мушкетеров и не более двух полков кавалерии, а на левом фланге поставил кавалерийский отряд из 1000 человек под началом шотландца Рамси. Конным резервом, довольно многочисленным, начальствовал граф Бедфорд, командующий парламентской кавалерией, а при нем находился сэр Уильям Балфур. Сам же главнокомандующий остался при пехоте, построенной им чрезвычайно удачно. В таком положении армия мятежников находилась с восьми часов утра.

В противном же лагере, хотя принц Руперт с большей частью кавалерии появился на вершине холма еще рано утром, что и послужило для неприятеля предупреждением о неизбежности битвы, однако пехота короля стояла так далеко, что многим полкам пришлось идти к месту общего сбора еще семь-восемь миль, а потому лишь во втором часу пополудни войска Его Величества спустились с холма. Сам главнокомандующий шел в бой во главе собственного пехотного полка; его сын, лорд Уиллогби, был совсем рядом, с полком гвардии, где находился королевский штандарт, доверенный знаменосцу Его Величества сэру Эдмунду Верни. Правое крыло королевской конницы возглавлял принц Руперт, левое — м-р Уилмот, помощник командующего кавалерией; а при нем был сэр Артур Астон с большей частью драгун, так как левому крылу королевской армии противостояло неприятельское правое крыло, где расположились укрывшиеся за живыми изгородями мушкетеры. Резерв был отдан под начало сэра Джона Байрона и состоял в сущности лишь из его собственного полка. Как только армия вышла на равнину, кавалеристы эскадрона личной охраны короля — то ли задетые какими-то неуместными шутками солдат, то ли движимые жаждой славы, то ли по обеим причинам — стали умолять короля позволить им в этот день оставить его особу, дабы атаковать неприятеля вместе с кавалерией, на что Его Величество дал согласие. Затем они потребовали, чтобы принц Руперт оказал им ту честь, которая им подобает, — что он и сделал, назначив им место в первых рядах. Такое решение (хотя они исполнили свой долг с изумительной храбростью) можно отнести к числу совершенных в тот день ошибок.

Битва началась лишь около трех часов пополудни. Для той поры года это было столь позднее время, что иные советовали отложить дело до следующего дня. Многое, однако, говорило против такого предложения: численность королевской армии вырасти не могла, неприятель же мог усилиться, ведь совсем рядом, в Уорвике, Ковентри и Бенбери, стояли его гарнизоны; к тому же весь этот край был до такой степени привержен к Парламенту, что войска последнего не испытывали ни малейших затруднений с доставкой провианта, тогда как к партии короля народ был настроен столь неприязненно, что уносил или прятал все свои съестные припасы, отчего люди и кони страдали от бескормицы; даже кузнецы разбегались кто куда, не желая, чтобы их заставили подковывать лошадей, в чем на тамошних каменистых дорогах надобность возникала беспрестанно. Причиной же тому были отнюдь не закоренелое злонравие или глубокая враждебность к делу короля или к его особе (хотя жители той округи, где состоялась битва — лежавшей между имениями лордов Сэя и Брука — и вправду, как никто другой в Англии, отличались в этом смысле крайней испорченностью умов), но глупые россказни и клеветнические измышления противной партии, весьма усердно внушавшей народу, что кавалеры суть люди свирепые, кровожадные и распущенные, которые всюду, где они проходят, совершают в отношении обывателей всевозможные жестокости, из коих разбой и грабеж — еще самые невинные вещи; так что несчастный народ вообразил, будто спасти свои пожитки он сможет лишь подальше припрятав их от кавалеров. Местные жители сами в этом признавались, когда обнаруживали, что, поверив подобным домыслам, настроившим их столь враждебно против их истинных друзей, они лишь навредили самим себе. А потому всюду, где армия останавливалась хотя бы на один день, народ прощался с ней уже гораздо сердечнее, нежели встречал ее, ибо невозможно отрицать, что каждый благородный и знатный человек исправно и аккуратно платил за все, им полученное, а ни один солдат, повинный в малейшей грубости или насилии, не избег примерного наказания. Так, в Бромигеме — выказавшем враждебность к Его Величеству более дерзким и открытым образом, чем какой-либо другой город в Англии, ибо жители его, в большинстве своем до крайности злонамеренные, нападали на небольшие королевские отряды, многих убивали, а пленных отсылали в Ковентри — двоих солдат казнили лишь за то, что они взяли какую-то безделку в доме, хозяин которого находился в то время в войске мятежников: столь строгой была дисциплина в армии короля, тогда как неприятель безудержно предавался всем мыслимым бесчинствам. Но армия шла вперед так стремительно, что добрая слава, оставленная ею в одном месте, просто не успевала ее опередить и обеспечить ей лучший прием на следующих квартирах, так что она по-прежнему терпела во всем великую нужду, и к тому моменту, когда войска подошли к Эджхиллу, солдаты во многих ротах не видели хлеба уже двое суток. Единственным спасением в подобных обстоятельствах была победа, и потому король, невзирая на позднее время, отдал приказ об атаке. Неприятель же, не обнаруживая намерения наступать, стоял на прежних позициях, готовясь отразить удар.

В последовавшей затем суматохе не удалось выполнить того, что король предполагал сделать еще до начала битвы. Ранее он велел напечатать во многих экземплярах прокламацию с обещанием помилования для всех парламентских солдат, которые изъявят готовность положить оружие, и, о чем уже шла речь выше, решил послать ее через герольда графу Эссексу, рассчитывая вдобавок, что как только армия последнего окажется на достаточно близком расстоянии, найдется способ распространить в ее рядах этот манифест. Теперь, однако, все были настолько поглощены иными заботами, что об этом плане вспомнили слишком поздно; когда же вспомнили, под рукой не оказалось самих прокламаций. Между тем, судя по последующим событиям, королевский манифест мог бы произвести желанное действие, ведь когда правое крыло королевской кавалерии двинулось в атаку на левый фланг парламентской армии (где стояла большая часть конницы противника), сэр