Меняя формат Судьбы - Татьяна Александровна Алюшина
– Ты с ней встречалась? – увлечённый её рассказом, спросил Сан Саныч.
– Да, конечно, – покивала Даша. – И выказала все свои благодарности. Подругами мы не стали из-за разницы в возрасте. Да и лишнее это, зато стали плотно сотрудничать в дальнейшем, работая с такими вот мамочками. Ладно, это тема очень непростая и болезненная.
– Тогда и не будем, – спешно согласился Вольский и задал следующий вопрос: – И что, девочка умудрилась втайне от родителей нормально проходить всю беременность, а рожать почему-то осталась дома?
– Именно так. Но эти её родители – тоже отдельная тема. Ещё те крендели: люди весьма небедные, которым по большому счёту глубоко похрен на своего ребёнка. Мамаша – чистая «инстасамка», блогерша про шикарную жизнь, папаня – бизнесмен, не знаю, в какой области, специально не интересовалась. Они постоянно находились в каких-то разъездах: то командировки, то отдых в дальних странах, а девочка оставалась с бабушкой и няней, которые в свою очередь не сильно заморачивались процессом воспитания и регулирования нормальной жизни подростка. Не удивляет, что она залетела. Ну во‑о-от, – выдохнула протяжно Даша. – Ребёнок во время домашних родов получил серьёзную родовую травму, перелом левой ручки и ключицы, а у несовершеннолетней мамочки открылось кровотечение. Хорошо, бабушка услышала её надрывные рыдания, вломилась к ней в комнату, увидела всю эту «картину маслом» и вызвала скорую. Понятно, что срочным образом мать и ребёнка доставили к нам в центр.
Дарья замолчала, вновь пропуская через себя неожиданно захватившие её врасплох воспоминания о тех днях, когда решалась судьба Павлика, наполненные невероятным напряжением и постоянным страхом, что она не сможет отвоевать своего малыша.
– Что? – неслышно подошёл к ней Вольский нежно-осторожно обнял, очень точно почувствовав её состояние. – Тяжело пришлось?
– Угу, – уткнувшись лицом ему в грудь, покивала Дарья, елозя лбом по его футболке камуфлированной расцветки. – Ужасно боялась, что заберут у меня Павлика.
– А ты сразу решила его усыновить? – тихо, не тревожа громким тоном момента её переживаний, спросил Сан Саныч.
Дарья вздохнула. Помолчала немного и, вздохнув ещё раз, ответила:
– Ничего я не решала.
Она медленно выбралась из его объятий, отвернулась к плите, на которой вовсю кипела кастрюля с варившимися в ней макаронами, взяла ложку и помешала зачем-то, не отдавая себе отчёта, что делает, полностью погрузившись в те свои далёкие мысли и воспоминания.
Саныч медленно вытащил из её пальцев ложку, развернул за плечи к себе лицом и, дождавшись, когда Дарья поднимет голову и посмотрит на него, подбодрил:
– Всё же хорошо закончилось, Дашуль. Павлушка с тобой, вы вместе, что ты расстраиваешься о прошлом былыми переживаниями и страхами? – и погладил её по волосам, успокаивая и поддерживая.
– Да так, что-то накрыло теми моментами непростыми, прямо как-то заново, – призналась, удивляясь самой себе, Дарья и попыталась объяснить, уж как могла, то, что объяснить практически невозможно: – В ночь, когда их привезли, я не дежурила и увидела Павлика, лежащего в кювете, только утром. И вот когда я его увидела, у меня внутри всё сжалось каким-то спазмом и замерло, и одновременно с этим поразило сознание ошеломляющим откровением: я вдруг поняла совершенно отчётливо, что это мой ребёнок. А когда протянула над ним руки, меня вдогонку буквально шибануло потрясшим меня чувством материнства. Причём такого конкретного материнства, реального чувства, словно это я его родила. Мне трудно это объяснить тебе или какому-то другому мужчине, да и понять такие материи мужчине сложно – это было полное, чёткое чувство, что я с этим ребёнком одно целое: он пахнет как я и как мой ребёнок, он часть меня, и нас с ним всё еще связывает незримая пуповина. В какой-то момент я даже подумала, что у меня от усталости «крыша поехала» и я того, с ума соскочила реально. Ну вот… – выдохнула Дарья, отпуская те далёкие переживания и резко сменила тему: – Давай, что ли, уже накроем стол и пообедаем.
– Передохнуть от накала эмоций надо? – правильно понял её Вольский.
– Угу, – покивала Даша, благодарно поцеловав его в щёку за понимание. – Надо. Что-то меня конкретно растащило, нахлынуло непростое.
– Садись, я накрою и поухаживаю за тобой, – предложил Саныч, указав кивком он на стол, отодвинутый к окну, выходящему на задний двор, через которое открывался прекрасный вид на поднимающиеся ввысь, обманчиво казавшиеся совсем близкими горы. – Когда сможешь и если захочешь, продолжишь рассказывать дальше.
– А дальше ничего такого странного и мистического уже не происходило, – улыбнулась благодарно за заботу и его такт Дарья и, переключившись на спокойный и даже немного ироничный тон, продолжила свой рассказ: – За исключением, может, только того, что пришлось мне пободаться с кучей народа и законом, чтобы усыновить Павлика.
– А почему с законом? – заправляя салат маслом и специями, с большим интересом расспрашивал Вольский.
– Ну, потому что несовершеннолетняя девочка не может самостоятельно отказаться от ребёнка, это должны сделать её родители или опекуны. Родители её были в другой стране, устроили по телефону скандал заведующей нашего отделения, утверждая, что мы специально наговариваем на их девочку, чтобы опорочить их имя. Маманя тут же выложила пост в сетях о злых медиках. В общем, херню всякую несли, и нашим юристам пришлось с ними всерьёз разбираться и выкатывать иск о намеренной клевете. Но отказ от ребёнка, подписанный их электронными подписями, они по итогу всё-таки прислали. Только имелись же ещё и бабушки-дедушки, которые могут изъявить желание усыновить внука. И с ними связывались представители опекунского совета, те от своих прав на младенца бодро и уверенно также отказались. Потом настала очередь отца ребёнка, и его родителей, и их бабушек-дедушек… Короче, всё это время
