Гнев изгнанника - Монти Джей

— Я хочу знать, что произошло сегодня вечером, — спрашивает он, опираясь крепким плечом о холодильник и внимательно наблюдая за мной.

До четырнадцати лет Рук Ван Дорен видел меня насквозь. Он всегда мог прочитать меня как открытую книгу. Даже в юном возрасте на свете не было человека, который знал бы меня лучше, чем папа. И хотела бы я сказать, что не помню, когда это изменилось.

Но это жестокое воспоминание не отпускает меня, сколько бы раз я ни пыталась вырвать его из своей памяти.

Я притворяюсь, что зеваю, и пожимаю плечами.

— Сходила на вечеринку, покурила травку. Утром тебе, возможно, позвонят и скажут, что я угнала машину. На этом все.

— Ты вернешь машину Текса утром, так что мне никто не позвонит, — он поднимает телефон, показывает мне на экране фотографии с камеры видеонаблюдения, отталкивается от холодильника и делает несколько быстрых шагов в мою сторону. — Что я тебе говорил о вождении в нетрезвом виде? В машине были твоя сестра и Атлас, Фи. Ты же умнее этого, малышка.

Ты лучше этого. Ты умнее этого. Это не ты.

Он настолько верит в меня. Его вера в мою доброту, в мою сущность, просто потрясает. Только убийство кого-то на его глазах может изменить его отношение ко мне. Я всегда буду его милой Фи, его маленьким гением.

Я бы хотела, чтобы он начал понимать намеки. Чтобы принял правду, которая находится прямо у него перед глазами.

Его маленькая девочка умерла четыре года назад.

Я – все, что у него осталось.

— Да я лучше перережу себе язык ржавой бритвой, чем верну ему его гребаную машину. Этого не будет, — я скрежещу зубами, бросая куртку на диван. — И я курила на тот момент шесть часов назад, пап. Я была в состоянии сесть за руль.

— Серафина, где мы ошиблись? Где я ошибся? — печаль промелькнула в его карих глазах, и я вижу, как он устал. Устал от работы, от ежедневных ссор со мной. — Я просто хочу, чтобы ты поговорила со мной, малышка. Что бы это ни было, мы разберемся с этим.

Чистая боль на его лице разбивает мне сердце.

Сдайся! Просто сдайся, черт возьми!

Я хочу попросить его просто отпустить меня. Я – безнадежный случай, и чем раньше он оборвет эту нить, тем легче будет всем нам.

— Ты имеешь в виду, когда я перестала быть такой же идеальной, как Энди? Рейна ты тоже ругаешь за подобную херню? Я уверена, что он был на той же вечеринке, где ему отсас…

— Дело не в сегодняшнем вечере, и ты это знаешь, — резкость в его голосе заставляет мой желудок скрутиться. Он зол, и в каждом его слове слышно, как он расстроен. — Дело в твоем поведении последние несколько лет. Твоя мама все время говорит мне, что ты расскажешь нам, когда будешь готова. Что если я буду давить, ты просто замкнешься. Но поступить в МТИ1 было твоей мечтой, а когда тебя не приняли, ты даже глазом не моргнула. Я знаю тебя. Так же хорошо, как и себя, милая Фи. Это не ты.

Я сдерживаю слезы.

Боже, как я хочу его ненавидеть. Так было бы проще. Но я не могу, потому что он замечательный отец и любит меня. Он любил меня каждый день моей жизни, и именно эта любовь удерживает меня до сих пор.

— Знал, — мой голос полон яда, и надеюсь, что его будет достаточно, чтобы заставить его сдаться. — Ты знал меня. Я не стала такой, как ты хотел. Это твоя проблема, а не моя. Надо было думать об этом, когда подписывал документы об удочерении, чувак.

Папа вздрогнул – самый сильный человек, которого я знаю, вздрогнул, как будто я ударила его.

— Серафина, ты моя дочь с тех пор, как тебе было одиннадцать дней.

— Мне дать тебе медаль за это?

Он сжал челюсти, гнев прятал его боль. Я слишком хорошо его знаю. Возможно, мы и не кровные отец и дочь, но мы настолько похожи, что это гребаное безумие.

— Иди, — он указывает на лестницу, нахмурив брови. — Иди в свою комнату. Ты наказана.

— Мне восемнадцать. Ты не можешь меня наказать, — возражаю я.

— Если ты живешь под моей крышей, ты живешь по моим правилам. Ты пойдешь наверх. И ты вернешь эту чертову машину.

Я закатываю глаза, насмешливо ухмыляясь, когда прохожу мимо него к лестнице.

— Как скажешь, судья.

— В спальню, Серафина. Сейчас же. Или клянусь Стиксом, в понедельник утром ты отправишься на общественные работы, — он не кричит, но его слова звучат будто крик. — Снова.

Моя дверь дрожит, когда я захлопываю ее, запираясь в своей комнате, где нет никого, кроме меня и тишины. Здесь меня никто не видит. Я совсем одна.

Я прижимаюсь к стене, сползая по ней, и даю волю слезам. Мои руки хватаются за волосы, и я тихо рыдаю.

— Прости меня, — шепчу я в темноту. — Прости меня, черт возьми.

Много лет назад я смирилась с тем, что мне придется жить со своим прошлым в одиночестве. Но защищать свою семью становится все труднее, и мне начинает казаться, что мое сердце никогда не было добрым.

Оно всегда было каменным.

Мой отец будет вечно ненавидеть себя, винить за то, что наши отношения разрушились, но это легче принять, чем правду. Я никогда не смогу объяснить, почему мне стало все равно на зачисление в университет моей мечты, и почему я перестала быть с ним честной.

Я никогда не смогу ему это рассказать, потому что правда уничтожит моего отца, а я не хочу быть причиной гибели главы нашей семьи.

Он должен быть сильным, чтобы направлять Рейна и заботиться об Андромеде. У них еще есть надежда. Поэтому вместо того, чтобы сорвать дверь с петель и броситься вниз по лестнице, чтобы извиниться и найти утешение в объятиях отца, как я отчаянно хотела это сделать в течение многих лет, я поступаю наоборот.

Поворачиваю замок на двери.

Глава 2

Изгнанник

Джуд

29 июля

Я ненавижу ездить через Спрингс.

Здесь тяжело нести бремя моей фамилии, и в этой дыре любят обвинять людей в преступлениях, которые