Измена. Не возвращай нас - Анна Томченко
— Господи, да что вы творите, вы что делаете, — зарычал мне вслед врач, но мне было так наплевать.
Я ломанулся к лестнице, пересёк пролёт. Шагнул на площадку, толкнул плечом дверь отделения неонатологии, пропуск у меня был ещё с прошлого раза. Я нёсся по больнице, не видя никого, не обращая внимания на то, что мне говорили и когда мы оказались за тяжёлой металлической дверью, и перед нами было всего лишь небольшое стеклянное окно, где в палате лежали малыши, Варя впервые оживилась. В её глазах заблестела жизнь, я держал её на руках, а она вглядывалась в стеклянное окно и тихо шевелила губами.
— Девочка моя, самая чудесная девочка, — прошептала она, цепляясь кончиками пальцев в уголки рамы. — Какая же она чудесная, Олег, она самая чудесная.
Я вдруг понял, что у меня самая чудесная семья.
Была.
43.
Варвара
Мне пролежали в больнице ещё две недели, самые адские две недели, за которые я вся извелась.
Если честно, мне в нынешнем состоянии было плевать на себя, я очень сильно боялась за дочку. Мы назвали её Катя. Точнее, я назвала её Катерина. Олег ничего не имел против, он вообще просто был тенью рядом со мной. Он приезжал, привозил мамины обеды, привозил маму, Лину и при режиме как бы запретов, он все равно договаривался с моим лечащим врачом, чтобы я могла повидаться хотя бы со старшей дочерью, но в это время просачивалась каким-то невозможным образом мама.
А ещё приходил следователь.
— Вы точно уверены, что вас толкнули? — Спросил неприятный мужчина, от которого пахло жутко сигаретами. У него даже на среднем и указательном пальцебыли такие желтоватые участки от того, что он там зажимал сигарету.
— Меня толкнули, — сказала я тогда сдавленно. Я понимала, что эта ситуация, она не может разрешиться без вмешательства органов. Меня действительно толкнули, я в этом была уверена плюс имелся Василий, который скромно прислал цветы и пожелания скорейшего выздоровления. А ещё заверение в том, что я могу по любой просьбе обратиться к нему. Было просто приятно. Я не собиралась пользоваться такими знакомствами, но за человечность было приятно.
— Вы уверены, вам не могло показаться? Вы не могли сами оступиться? — давилна меня следователь. Я от этого психовала, сжимала пальцы так сильно, что ногти впивались в ладони, оставляя полумесяца следов.
— Я не могла ошибиться, если вы пересмотрите записи с камер наблюдения с соседних магазинов там тоже это отчётливо видно.
Я блефовала, потому что не знала видно было это или нет. Но Олег рассказывал не мне, а Климу о том, что он все разглядел.
— Мне важны ваши показания.
— А мне казалось, вам важно, чтобы эта ситуация разрешилась как можно быстрее.
И, конечно, вам будет выгоднее, чтобы я забрала заявление, чтобы мой муж забрал заявление, — поправилась я вовремя. — Но нет, такого не будет. Меня толкнули. Я в этом уверена, — стояла я на своём и чем явно бесила следователя:
Он приезжал ещё несколько раз и задавал одни и те же вопросы с разными формулировками. Несмотря на головную боль, несмотря на мои ушибы, на трещины в костях, я не собиралась поддаваться слабости и именно в этом деле решила идти до конца. Мне было не важно, что скажет буква закона на эту ситуацию. Мне было важно, чтобы мать любовницы мужа ответила за свои действия. Мне было не страшно, что последуют какие-то непонятные звонки, встречи или ещё что-то.
У меня чуть ребёнка не отобрали.
Вот это было страшнее всего, а за ребёнка любая мать готова горло перегрызть.
С Олегом было тяжелее всего. Мне было больно даже на него смотреть, и когда Катерину перевели уже ко мне в палату, ситуация немножко обмякла, стала более лайтовой, потому что Олег очень много времени проводил с дочерью. Ее надо было докармливать, потому что грудь она толком не сосала, и у меня на стрессе было очень мало молока.
Олег привозил мне чаи для лактации. Заказывал специальное меню в ресторане, чтобы хотя бы продуктами стимулировать выработку молока, но я понимала, что это такая глупость. Мне кажется, на нервной почве у меня просто оно исчезло.
Плюс ко всему у меня были обезболивающие, у меня были антибиотики, и я не хотела, чтобы все это впитывала малышка.
— Варвара, ты как? — в один из вечеров спросил Олег, наконец-то переведя на
меня взгляд. Мне казалось, он боялся этого разговора больше, чем я.
— Относительно неплохо, — сказала я сквозь зубы. Что он ожидал услышать? Что он такой молодец, он всех покарал, он герой? Нет, он не герой, он предатель. По интонации муж понял, что я не готова ни к какому диалогу, поэтому больше не настаивал на общении.
На исходе первой недели ко мне в палату подселили молодую девушку, которая только родила. Соседство не пришлось мне по вкусу, по той простой причине, что девчонка, мне казалось, была не в себе у неё кричал мальчик, весь розовенький в складочку, а она молча лежала на кровати и только по вискам стекали слезы.
Один раз дошло до глупого. Я, с трудом передвигая ногами, встала, чтобы успокоить его, потому что Катерина просыпалась от его криков. И как бы Олег не рычал о том, что он хочет купить отдельную палату на время нашего пребывания в больнице, врач разводил руками
— У нас нехватка мест. Все платные палаты переформированы.
Я на это скрипела зубами, мне не оставалось ничего, кроме как пытаться исправить эту ситуацию непосредственно самой. И да, я качала второго ребёнка. А потом не выдержала, и когда, уложив мальчика, набралась злости, я подошла и, присев на кровать соседки, тряхнула её за плечи.
— Ты что творишь? — произнесла я нервным голосом, срывающимся голосом. — У тебя ребёнок плачет, ты лежишь, как не в себе.
Она безучастно смотрела на меня пустыми глазами.
— Как тебя зову. — спросила, выдохнув, я потом включила ночник и, присмотревшись к изголовью, увидела бейджик: Самойлова Алевтина Васильевна, двадцать шесть лет. — Аля, приди в себя, у тебя ребёнок кричит, приложи его к груди.
— Я не могу, — тихо сказала девушка. Мне захотелось втащить ей оплеуху.
В смысле она не может? Это её ребёнок, она его носила девять месяцев под сердцем. В смысле
