Шум дождя - Тори Ру
Спрыгиваю на землю, нахожу в пакете баллончик цвета карнации и закрашиваю им часть граффити. На образовавшемся однотонном пятне я вывожу тонкий профиль, широко распахнутые глаза, длинные ресницы и растрепанные пряди. В ход идут белый, серебряный и индиго, и я забываю о шуме, грохоте музыки и голосах.
Я рисую Спирита — героя моей персональной легенды, человека из ниоткуда — то ли реального, то ли мультяшного, то ли придуманного мною в минуту наивысшего отчаяния и боли. Всегда любящего, верного и надежного. Прекрасного и беззаботного, но скрывающего переживания глубоко-глубоко в душе. Он не давал мне уйти на дно, оберегал и поддерживал, он не отказался от меня даже после предательства, хотя едва справлялся с выжигающей все живое тоской… Как бы я хотела не быть причиной его страданий. Как бы я хотела, чтобы он был свободен — совсем как голубь, парящий на его фоне!
Я улыбаюсь и плачу, раскаиваюсь и надеюсь, люблю и отпускаю, и безоговорочно верю в себя…
Над набережной раздается навязчивая мелодия и объявление об окончании соревнований. Без сил оседаю прямо на асфальт, моргаю ничего не видящими глазами и, сладив с мощным головокружением, трепещу от восхищения — каким-то непостижимым образом у меня тоже получился настоящий шедевр! Сдергиваю влажную от пота маску, стираю слезы, пытаюсь привести дыхание в норму, но слух отравляет злобное шипение:
— Ого. Какая любовь. Так ты меня из-за этого отребья и бросила, да???
Я дергаюсь от неожиданности и решительно вскакиваю на ноги:
— Ты его знаешь?
Шарк пялится на меня как на больную, развязно сплевывает под ноги и качает головой:
— По-твоему, это смешно?
Он презрительно прищуривается и явно раздумывает, как бы побольнее меня оскорбить, но деятельная женщина снова возникает перед нами и, не дав возможности собрать пожитки, просит немедленно пройти на сцену. Немного переживаю за оставленный рюкзак и телефон, но она заверяет, что в эту зону вхожи только организаторы, и я, спотыкаясь, плетусь за другими участниками.
34
Музыка резко смолкает, к микрофону подходит уже знакомый мне представительный мужчина в дорогом костюме — отец Шарка — и, после напутственной речи, торжественно объявляет результаты летнего городского конкурса стрит-арта. Я даже не слышу их — продолжаю выискивать среди собравшихся Спирита, но безуспешно — его нигде нет…
Он пообещал, что будет рядом, он не мог не прийти, и первые ростки колючего беспокойства проклевываются в душе. Мне необходимо узнать его мнение о моей работе. А еще мне позарез нужно убедиться, что он увидел, насколько я ему благодарна, что я искренне извиняюсь за всю причиненную ему боль, что я скучаю…
Меня подталкивают в центр сцены, награждают аплодисментами и что-то вручают, и я, словно во сне, читаю надпись на глянцевой картонке под стеклом: «Диплом первой степени».
Девушки-художницы бледнеют от досады, но оперативно натягивают приторные, приветливые улыбочки, на вытянувшихся лицах Фантома и Шарка явственно читаются бессилие и ярость. Я подбочениваюсь, машу собравшимся внизу людям, поднимаюсь на цыпочки и, задохнувшись от восторга, выкрикиваю в микрофон:
— Я хочу сказать спасибо моему папе! Ты самый лучший на свете! И моей любимой бабушке, которая, я уверена, сейчас смотрит на меня с небес. И моей настоящей маме… Анне! И сестре Лизе. Ты достойна уважения и любви! А еще я говорю огромное спасибо лучшему другу, которому я посвятила свою работу и благодаря которому стою перед вами!
Еще вчера я считала, что победа не станет большим событием, не изменит меня и ни на что в моей жизни не повиляет, но как же я ошибалась! Я справилась, поставила на место непорядочных типов, дала обстоятельствам бой и выиграла. Отныне я не зашуганное существо, не решавшееся подать голос из страха быть запертой или избитой. Пусть мать прочтет сегодняшние новости, вспомнит все, что когда-то творила и поймет, что я не сломалась. Пусть Спирит услышит мою речь, выцепит меня из толпы и обнимет так, как умеет только он…
Из-за туч выплывает яркое солнце, сердце колотится как сумасшедшее, и мне на мгновение кажется, что я, презрев гравитацию, взлетаю и парю над этой сценой, над заполненной людьми набережной, над блестящей лентой реки, над огромным, зеленым городом. Переезжая сюда, я как одержимая мечтала не быть одинокой, обрести друга, найти себя и заново научиться смотреть в будущее. Все мои желания сбылись, и в эту волшебную минуту я ощущаю настоящее, полное, ничем не замутненное счастье.
Мне вручают сертификат на платные курсы в «Суриковке», дружно хлопают и кричат слова поддержки, и тут я снова замечаю в толпе папу — он, хоть и держит Анну за руку и усиленно создает видимость веселья, немало испуган, а во взгляде стоящей неподалеку Лизы отчетливо читается обида.
Раскланявшись, я отступаю к боковому выходу, но под сценой оказываюсь в окружении многочисленных незнакомых девчонок и парней. Они забрасывают меня вопросами о случившемся со мной несчастье, об интересах, о самочувствии и планах на будущее. Что ж.
Я собираюсь воспользоваться выигранными курсами и через год поступить на бюджет.
Я собираюсь и дальше быть счастливой.
Я собираюсь изменить к лучшему весь этот чертов мир!
По просьбе ребят неловко шевелю поврежденными пальцами, позирую перед фотокамерами с дипломом и сертификатом и наконец прорываюсь обратно к своему граффити.
На удивление, тут никого нет, и я, замерев, ошалело любуюсь вышедшим из-под моей руки шедевром — одухотворенным, неземным профилем Спирита и белым голубем на его фоне. Они — словно единая сущность, поочередно выходящая на передний план, словно лучшая часть меня, словно моя персональная сказка, по фантастическому стечению обстоятельств ставшая явью. Осторожно бросаю взгляд на соседние граффити и не без удовольствия признаю: моя работа и вправду лучшая и, что бы там ни тявкал уязвленный бездарь Шарк, победила я совершенно заслуженно.
— Друг, говоришь? Этот ушлепок — твой друг? — Запах парфюма с нотками плесени ударяет в нос, и передо мной вырастает тот самый бездарь — жалкий, вспотевший и ни капельки не красивый.
— Помяни нечисть… — бурчу я и пытаюсь его обойти, но он угрожающе склоняется надо мной и выплевывает:
— Окей. Если ты настаиваешь на этой версии, тогда ответь: вы специально унизили меня и теперь типа счастливы?
— Берем пример с тебя! — я все еще не понимаю, что за бред он несет, но изо всех сил держу марку. — Что, Шарк, понял, наконец, что такое настоящее публичное унижение?
— Радуйся, пока можешь, — мерзко ухмыляется он и нервно смахивает
