Гнев изгнанника - Монти Джей

— О, умоляю. Ты плаксивая сучка с комплексами по поводу отца. Я не боюсь тебя, Джуд, — Фи кладет руки мне на грудь, изо всех сил пытаясь оттолкнуть меня. — Уйди с дороги…

Моя рука сжимает ее горло, гнев поднимается в моем желудке, когда она задыхается. Ее нежная шея такая маленькая в моей руке, такая, блять, хрупкая, что мне не составит никакого труда раздавить ей трахею.

Я отталкиваю ее, когда она пытается удержаться, хватаясь руками за перила по обе стороны от себя. Забавно, что она верит, что этого будет достаточно, чтобы я не сбросил ее вниз.

— Ты что-то говорила? — рычу я.

Паника Фи очевидна, ее металлический запах жжет мне нос и, блять, подпитывает мое израненное сердце. Моя душа жаждет мести, и, возможно, я найду ее, глядя, как ее отец выбирает ей гроб.

— Посильнее, Синклер. Мне нравится грубость, — выплюнула она.

Ее пульс стучал в моей ладони. Страх бушевал в ее груди, но каждое слово было пропитано вызовом. На грани смерти она давала сдачи, и если бы она была кем-то другим, я бы зауважал ее за это.

Но она не была кем-то другим.

Она – та, кто пересекла железнодорожные пути, чтобы проникнуть в школу Тринити и разрисовать стены сердечками с крыльями краской из баллончика в качестве выпускного розыгрыша. Самая сильная гонщица на Кладбище, потому что она настолько безрассудная, что сражаясь с ней, ты либо проиграешь, либо умрешь.

Это Серафина Ван Дорен, которая одной ложью выгнала меня из единственного дома, который я знал. Изгнала из города, в котором я родился. Заставила покинуть дом, в котором я вырос, после того, как бог знает сколько местных подожгли его в отместку за преступление, которого я не совершал.

Этот дом был единственным местом, где были хорошие воспоминания, и они его сожгли. И все потому, что дочь судьи умела хлопать ресницами и выдумывать красивые истории.

Я наклоняю голову, наблюдая, как ее тело дрожит от страха, и подношу большой палец к ее надутой нижней губе.

— Подумай, сколько слез прольет Рук Ван Дорен, когда найдет свою маленькую принцессу там, внизу, — размышляю я, кивая головой в сторону земли. — Сломанная кукла, вся скрученная. Ты оставишь после себя красивый труп.

Несмотря на миф об органе в ее груди, она кажется мне совсем не холодной. На самом деле, думаю, она горит изнутри. Ее кости дрожат в моей руке, по ее венам течет такая ярость, что я чувствую ее жар на своих ладонях.

Мой член дергается в джинсах, когда я размазываю ее красную помаду, которая прилипает к моему большому пальцу, когда я провожу им по уголку ее губ.

Я хочу трахнуть этот рот, просто чтобы она ползла обратно в свою идеальную жизнь с ушибленными коленками и заплаканными глазами, задыхаясь от моего члена и сожаления о том, что позволила трахнуть себя парню, которого презирает ее семья.

— Если убить меня стоит твоей дерьмовой жизни, давай, попробуй. Ты знаешь, что мой отец найдет тебя, не оставив потом даже трупа, — бормочет она. Ее знаменитый язычок с серебряным пирсингом скользит по моему большому пальцу, и он выглядит очень, очень, блять, розовым.

— Ты такая болтливая, потому что знаешь, что твой отец защитит тебя, — рычу я, стиснув зубы и наклонив голову вперед. — Но судья не сможет спасти тебя от меня.

Ветер завывает в ушах, его сильный порыв развевает ее вишневые локоны по моему лицу, оставляя в носу запах ванили.

Так чертовски сладко, что меня тошнит.

Конечно, она пахнет сахаром, это просто еще один трюк, чтобы заманить всех ее жертв. Она родилась чертовой суккубой2, созданной, чтобы питаться мужчинами ради развлечения.

— Давай уже покончим с этим, — Фи поднимает подбородок, губы дрожат от страха. — Это всего лишь прелюдия, если у тебя нет яиц, чтобы довести дело до конца.

Мое здравомыслие висит на волоске, руки дрожат от неконтролируемой ярости, а пальцы впиваются в ее горло. Водонапорная башня грохочет под ногами, когда я отталкиваю ее еще дальше, и на платформе остаются только кончики ее ботинок.

Она в нескольких сантиметрах от жестокой, холодной смерти, и я хочу, чтобы она точно знала, кто ей ее подарит. Свободной рукой я хватаю ее за волосы и безжалостно оттягиваю их назад, заставляя смотреть на меня.

Слезы наполняют ее глаза, и две красивые капли падают вниз. Я наслаждаюсь этим зрелищем, испытывая опьяняющее садистское удовольствие от того, что она превращается из напыщенной стервы в беспомощную девчонку.

— Вот так, детка. Плачь для меня.

С развратной улыбкой я опускаю голову. Мне приходится немного согнуть колени, чтобы собрать ее слезы языком и проглотить их, как воду в пустыне. Из ее губ вырывается тихий стон, когда моя нижняя губа скользит по ее покрасневшей щеке, и от этого звука кровь приливает к моему члену.

Страдания Фи на вкус такие, что могли бы подпитывать меня вечно.

— Я ненавижу тебя.

— Я тоже, милая.

Я отстраняюсь настолько, чтобы увидеть ее глаза.

Уже далеко за полночь. Единственный свет на многие километры – робкое сияние луны, и его хватает, чтобы разглядеть ярость на ее лице. Черные стрелки под глазами подчеркивают ее узкие глаза.

Взгляд львицы в человеческой шкуре, готовой растерзать меня и почистить зубы моими костями. Враждебность обвивается вокруг ее зрачков. Как будто она всегда была такой.

Эта жестокая, прекрасная катастрофа.

Фи отпускает перила по обеим сторонам и на мгновение я думаю, что она собирается поддаться ветру и упасть вниз. Но ее маленькие руки сжимают переднюю часть моей кофты, чтобы оттянуть себя от края и приблизиться ко мне.

Наши носы соприкасаются, когда я наклоняю голову, прижимая лоб к ее лбу. По моим венам пробегает ток, когда я чувствую тепло каждого ее выдоха на своих губах, наполняющее наши легкие взаимной ненавистью, и я надеюсь, что моя ненависть такая же горькая, как и ее любовь.

Мы играем в опасную игру, в которой нет победителей и нет короны. Она закончится разрушением и королевством, превращенным в пепел.

Когда она высунула язык, мои руки инстинктивно схватили ее за голову.

У изгнанников нет королевства, а мне не нужна корона.

— К черту.

Мой рот