Восторг гаргульи (ЛП) - Лукас Наоми
Хочет ли он, чтобы я стала такой, как он?
Я косо смотрю на него.
‒ Почему я должна тебе доверять?
‒ О, тебе не следует, не совсем.
Я поджимаю губы.
‒ Ты обещал реальные ответы.
‒ Тогда как насчет правды: иногда ты можешь доверять мне, потому что нет никого, кто мог бы сделать эту работу лучше. Есть и другие, и с некоторыми из них ты уже познакомилась.
Я киваю, вспоминая странных знакомых Хопкинса, которые приходят после закрытия магазина. Они идут прямо к нему в кабинет или в библиотеку.
‒ Только я не знаю ни одного человека, работающего так, как я. У всех остальных есть повестка дня. Возможно, есть другие, кто сможет научить тебя большему и обучить лучше, но я могу обещать, что мои инструкции будут беспристрастными. Я поклялся в этом. Как это? Честность помогает тебе чувствовать себя лучше?
Папин грузовик выезжает из-за угла, и я машу ему рукой.
‒ Не особенно.
Хопкинс встает.
‒ Как бы то ни было, мне очень жаль. Мне не нравилось заставлять тебя справляться с этим самостоятельно. Я мог только подготовить почву… Все зависело от тебя. Я знал, что ты нравишься горгулье ‒ он просыпался только тогда, когда ты была рядом. Пролить на него кровь и сблизиться с ним ‒ это полностью твоя заслуга. И если это утешит…
Хопкинс протягивает мне небольшую сумку.
‒ Возьми это ‒ никаких обязательств по работе. Это поможет тебе восстановиться. Просто просмотри мои письменные инструкции и обязательно следуй им в точности. Для достижения наилучших результатов я рекомендую проводить ритуал, когда ты одна. Сумерки благоприятны. Полезно произнести несколько молитв заранее. Им это нравится.
Я плотно сжимаю губы, не реагируя. Я беру сумку, когда подъезжает папа, настороженно наблюдая за Хопкинсом. Встав, я киваю ему, пока папа паркуется. Хопкинс помогает мне сесть в грузовик и уходит.
Папа смотрит на сумку у меня на коленях и заводит грузовик.
‒ Чего хотел Хопкинс? Что это у тебя там?
‒ Подарок. Он хочет, чтобы я осталась, дает мне своего рода повышение.
Отец надолго замолчал. Мы не говорили о моих обстоятельствах, не откровенничали. Он знает, как необычно я вела себя в недели, предшествовавшие «землетрясению». Он обнаружил забрызганный кровью музей и меня, лежащую в подвале, и я до сих пор не понимаю, как это произошло. От мамы, может быть, и смогла бы отвертеться, папа же внимателен.
‒ Значит, повышение? ‒ вздыхает он. ‒ Это рискованно, не так ли, о чем бы он тебя ни просил?
‒ Да. Я думаю, он хочет, чтобы я стала его помощником, может быть, учеником…
‒ Ты уверена, что это хорошая идея?
‒ Нет, не уверена, ‒ отвечаю я, переворачивая сумку. ‒ Мне придется об этом подумать.
‒ Сделай это.
Он молчит еще долгое время.
‒ И, если ты согласишься на эту работу, можешь ли ты оказать мне одну услугу?
‒ Конечно, какую?
‒ Если снова случится беда, можешь хотя бы предупредить меня?
‒ Я сделаю все, что смогу.
С кряхтящим согласием он включает радио.
Вечером того же дня я возвращаюсь в свою спальню.
Странно возвращаться сюда, с окном в крыше наверху и балконом, куда однажды вторгся Зуриэль. Звезды, нарисованные на потолке, напоминают мне о лучших днях, когда я верила в волшебство и счастливый конец до того, как обязанности уничтожили это.
Сидя на кровати, я открываю сумку и просматриваю ее содержимое.
Это ангельский коготь, завернутый в полупрозрачные волосы, один из экспонатов Хопкинса. Его рукописные инструкции заключаются в том, чтобы распустить волосы, вплести в них коготь и ждать. Вот и все. Там не сказано, что произойдет.
«Они любят молитвы».
Немного испугавшись, я крепче сжимаю коготь. Эти ангелы... создали Зуриэля. Они сделали его наказание ‒ оковы, сначала из камня, а потом из смерти, которую я запретила ему принимать. Несмотря на все это, он никогда не рассказывал мне, что именно они собой представляют. Только то, что они выстроены в иерархию и только низшие могли вмешиваться в дела Земли. Как и демоны, слишком много света требовало балансировки, и поэтому они использовали горгулий ‒ посредников ‒ для контроля свободных демонов.
Я изучаю красное небо, вращая когтем в руке, желая верить, что это способ общения с Зуриэлем.
Сердце замирает. «Возможно, это мой способ попрощаться».
Что бы это ни было, для его использования нужно верить, что Хопкинс меня не обманет. Снова.
Он сказал, что у меня хорошие инстинкты. Я думаю, он прав.
Решив довериться себе, когда мне больше нечего делать, я отвожу полупрозрачные волосы в сторону, закручиваю свои на место и прячу коготь под подушку.
Я засыпаю быстрее, чем за последние месяцы, забывая о молитвах.
Я стою на кладбище, передо мной широко раскрыты толстые деревянные двери Старой церкви. Здание ярко-белое, отреставрированное, сияющее светом, который притягивает меня ближе, светом, который я слишком хорошо узнаю.
Это не тот оттенок, что у Зуриэля. Он ярче, голубее, ему не хватает тепла, которое делало его свет его собственным.
На помосте стоит ангел, его черты размыты исходящим от него светом, и мне приходится закрывать лицо и смотреть в пол, когда я приближаюсь.
‒ Ты меня вызвала? ‒ раздраженно спрашивает ангел.
‒ В-вызвала?
Свет становится ярче.
‒ Такая невежественная.
‒ Я победила демона. Думаю, я больше не могу позволить себе роскошь незнания. Мне подарили твой коготь.
‒ Правда?
В порыве перьев и крыльев они спускаются вниз. Они возвышаются надо мной, их свет настолько ярок, что я зажмуриваю глаза и закрываю лицо ладонями. Давление, рука на моем лбу, и воспоминания вспыхивают перед моим мысленным взором.
Они воспроизводят каждый момент, который я провела с Зуриэлем.
Хороший, плохой. Красивый, мучительный. Я наблюдаю, как разворачиваются недели, пока не плачу, приближаясь к концу. Мое тело извивается, пытаясь удержать Эдрайола, а Зуриэль освещает меня изнутри.
Только видение на этом не останавливается.
Мне дано благословение и проклятие стать свидетелем того, что происходит дальше.
Мое тело неподвижно, без сознания, очищено и исцелено светом Зуриэля, вот только он не может меня разбудить. После безуспешных попыток он спотыкается, его тело напрягается. Все начинается с пальцев рук и ног, когда он борется с неподатливыми суставами.
‒ Что происходит? ‒ хнычу я.
‒ Его работа окончена. Он уходит в отставку, становясь камнем.
‒ Что? ‒ задыхаюсь я. ‒ Это его награда? После всего? Потому что он достиг своей цели?
‒ Человек, это не твоя роль задавать вопросы.
Зуриэль укутывает меня в одеяло и нежно укладывает у подножия лестницы. Кажется, каждый момент стоит ему боли, поскольку его тело становится все более жестким. Наконец он целует меня в лоб. Медленно он поднимается наверх, становясь так, как всегда стоял, прикрывая мою спину, пока я работаю на стойке регистрации.
Порезы исчезают, хвост восстанавливается, он занимает свой пост. Он замирает, становясь камнем. Навсегда.
Когда это сделано, остается только тишина.
Я сжимаю кулаки и дрожу, когда новая волна слез течет по моему лицу.
Чья-то рука поднимает мой подбородок.
‒ Столько храбрости от одного маленького человечка.
‒ Я любила его.
‒ Я вижу это.
‒ А теперь, поскольку нам это удалось, он ушел.
‒ Горгульям никогда не суждено найти смысл, выходящий за рамки их назначения…
‒ Но он это сделал! У нас был… смысл. Наш успех зависел от этого значения.
‒ Ни одна горгулья раньше не побеждала демона.
‒ Я думала…
‒ Ни одна горгулья не любила человека. Это… не в их природе, ни в одной из наших натур.
Ангел размышляет, слышится жужжание.
‒ Неадекватность его вида никогда не вызывала беспокойства, поскольку каменная защита была достаточно мощной, чтобы обеспечить безопасность королевств и их обитателей. Однако, поскольку Зуриэль пробыл на этой Земле гораздо дольше, чем кто-либо из его сородичей, возможно, он адаптировался к окружающей среде. Ты показала мне нечто поистине замечательное, и подобные открытия достойны пересмотра.
