Восторг гаргульи (ЛП) - Лукас Наоми
Чистое небо светится сквозь мой световой люк, пока я массирую шею. Первые дуновения папиного кофе поднимаются из вентиляционного отверстия рядом со мной, покалывая мой нос. Я счастливо вздыхаю. Боже, я люблю этого человека. Неудивительно, что мама влюбилась в него. Мужчину, который готовит кофе по утрам, стоит удержать. Она говорила мне это бесчисленное количество раз.
Кофе может исправить многое. Кофе делает больше, чем кольцо с бриллиантом, он вкуснее, чем первый поцелуй настоящей любви. Я сначала ей не верила. Теперь верю.
Кофе – это любовь.
Мои ноги скользят, потираясь друг о друга, когда я пытаюсь встать. Я смотрю на потолок в поисках протечки, но ее нет.
Это не вода. Эта влажность… она исходит от меня. Мое лоно влажное и скользкое, когда я проверяю его пальцами. Я мокрая. Типа, очень мокрая. Румянец заливает мое лицо.
Я тру пальцами щель и дергаюсь. Сон прошлой ночью был необычайно ясным, волнующе чувственным, и, вспоминая его, мне грустно осознавать, что это был всего лишь сон.
‒ Саммер, ты уже проснулась?
Это мама. Я плотнее обхватываю свое обнаженное тело одеялом.
‒ Ага?
‒ Вчера вечером отключилось электричество. Твой будильник, вероятно, не сработал. Если не поторопишься, опоздаешь на работу!
Мой будильник мигает: 12:00, а сверху льется слишком много дневного света.
‒ Ты меня слышала? ‒ кричит мама, когда я медлю с ответом. ‒ Ты в порядке?
Нет, я не в порядке. Я возбуждена.
Я задыхаюсь в ответ.
‒ Спущусь через минуту!
Суетясь по комнате, я хватаю первую попавшуюся чистую одежду. Только собираясь бежать вниз в ванную, я замираю, оглядывая свою комнату. Я оборачиваюсь и проверяю замок на балконной двери. Он все еще на месте. В моей комнате все так же, как и вчера вечером, за исключением смятого, скомканного постельного белья.
«Это был просто сон. Горячий сон».
«И он закончился».
Быстро приняв душ, я собираю волосы в небрежный хвост и счищаю пятна с очков. Торопясь, я наношу достаточно макияжа, чтобы заставить клиентов думать, что я в порядке. Для этой работы достаточно джинсов и свитера, а вместо каблуков я могу носить ботинки челси (прим. пер.: практичные демисезонные ботинки высотой до щиколотки или чуть выше. Их можно узнать по закрытому корпусу без шнуровки, дополненному эластичными вставками по бокам для удобного надевания и комфорта при ходьбе). Мне пришлось бы купить совершенно новый гардероб, если бы я получила работу в одном из модных музеев, в которые постоянно обращаюсь. Это приятная мечта ‒ быть модной. Я никогда не была такой, и это звучит забавно.
Быстрый просмотр моей электронной почты подтверждает, что никто все равно не заинтересован в том, чтобы пригласить меня на собеседование. По крайней мере, пока.
Не имея времени думать о удручающих перспективах трудоустройства, я сбегаю вниз на завтрак.
Мама читает за столом, пьет кофе. Папа уже ушел на работу. Для меня осталась стопка блинов, и это гораздо более щедро, чем я заслуживаю.
‒ Спасибо, ‒ говорю я.
Спасибо, что разбудила, за блины и за крышу над головой.
«Уф». Я хочу, чтобы они мной гордились. Мне нужно, чтобы они мной гордились. Я хочу этого больше, чем просто фантазии.
Она откладывает журнал.
‒ Твой отец тоже опаздывал. Уверена, что после такой ночи полгорода опаздывает. Странный шторм, не так ли?
Я засовываю блины в рот, кряхтя в знак согласия.
‒ Ты слишком красива, чтобы оставаться одинокой, ‒ говорит она. ‒ Позволь мне назначить тебе другое свидание.
О боже.
‒ Нет. И мы это уже обсуждали.
Она по-прежнему говорит так, будто быть одинокой женщиной неприемлемо, что я уже должна быть замужем и иметь детей, и я подозреваю, что она бы предложила мне принять предложение выпить от вчерашнего жуткого отца.
‒ Я здесь только до тех пор, пока не найду другую работу. Я не останусь. Я не могу позволить себе привязываться и не готова к отношениям.
Все мои предыдущие попытки завязать роман провалились, и я устала пытаться.
‒ Ты здесь уже год, Саммер.
‒ Не напоминай мне, ‒ бормочу я над куском еды, стараясь не опускать голову.
‒ В Элмстиче много замечательных мужчин. Тебе просто нужно больше стараться. Я знаю идеального мужчину… ‒ продолжает она, продавая атрибуты сегодняшнего завидного холостяка.
Я почти уверена, что ее определение «подходящего» не совпадает с моим, особенно из-за того, что она постоянно вызывает у меня чувство вины. Это только вопрос времени, когда я сдамся и пойду на еще одно свидание вслепую, чтобы успокоить ее. Я притворяюсь, что слушаю, пока доедаю, убираю за собой и загружаю посудомоечную машину. Когда мама поднимается наверх, чтобы узнать номер телефона какого-то парня, которого она встретила, я проверяю свою сумочку, торопливо чешу кошку и выбегаю за дверь, прежде чем она вернется.
Мой старый универсал припаркован на грунтовой дороге, ведущей к нашему фермерскому дому. Дорога на работу пролегает через сельскую местность, ведя меня от лесной окраины в город. Это хорошая поездка, тихая. Иногда я вижу оленей или ястребов. Некоторые утверждают, что видели снежного человека, хотя это явно очередная выдумка.
Когда у меня звонит телефон и на экране появляется имя Эллы, я включаю громкую связь.
‒ Угадай, что? ‒ кричит она.
‒ Что?
‒ Я помолвлена!
‒ Боже мой! ‒ визжу я. ‒ Поздравляю! Я так рада за вас!
И это правда. Элла и Ребекка невероятно милы вместе.
Элла была моей соседкой по комнате в колледже, а теперь и моим самым близким другом. Мы через многое прошли вместе: дикие студенческие вечеринки, суровые профессора и долгие экзамены. Мы учились в одной аспирантуре, и, в отличие от меня, она устроилась на работу сразу после получения диплома ‒ работает реставратором в музее, где проходила стажировку.
‒ Ты будешь моей подружкой невесты…
Щелчок. Затем гудок.
Я пытаюсь перезвонить ей дважды, но линия отказывается проходить. Сотовая связь здесь не очень хорошая, особенно в лесу.
Я очень рада быть ее подружкой невесты. Я уже прокручиваю в голове цифры, гадая, где бы мне выжать еще денег на платья и путешествие. Я бы ни за что на свете не пропустила ее свадьбу. Это было бы преступлением против нашей дружбы.
Моя подруга Элла выходит замуж!
Тем временем я… застряла. Все выходят замуж, устраиваются на работу, покупают дома и рожают детей, в то время как мне снятся сексуальные сны о горгулье ‒ вот насколько я отстала, и я не могу помешать ревности, которая образуется в моей груди, напоминающий мне, насколько я отстала. Разговор с Эллой поможет. Так всегда бывает.
У меня нет возможности перезвонить ей, потому что, когда я выезжаю из леса и сворачиваю на Мейн-стрит, через дорогу от музея припаркованы три переполненных туристических автобуса.
Мое сердце проваливается в желудок.
Три автобуса. В понедельник. Музей странностей Хопкинса должен был открыться тридцать минут назад.
Я подавляю панику, поправляю очки и быстро припарковываю машину поблизости, принося людям, слоняющимся возле здания, свои самые искренние извинения. Я предлагаю обнадеживающие улыбки и жуткие противоядия, обещая, что музей того стоит. Они расстроены, и так и должно быть. Опаздывать мне не с руки.
Нам нужны клиенты, и Хопкинс доверился мне. Учитывая то, как идут дела, я не могу позволить себе, чтобы меня уволили.
Я натягиваю обнадеживающую улыбку.
‒ Дайте мне минутку, чтобы открыться, и вы сможете самостоятельно исследовать тайны Хопкинса.
Позади меня раздаются сердитые шепоты, от которых у меня трясутся руки, а ключи звенят, пока я отпираю входную дверь. Если я смогу пережить следующие несколько часов, все будет хорошо.
Горгулья ждет меня, пока я зажигаю свет. Он там, где должен быть, ‒ за стойкой регистрации, а не во сне.
И не во рту.
‒ Доброе утро, ‒ приветствую я его, присоединяясь к нему за стойкой.
