Восторг гаргульи (ЛП) - Лукас Наоми
‒ Милая Саммер, ‒ шепчет он, продолжая ласкать меня, его крылья окутывают меня. ‒ Призови меня, прикажи мне уничтожить его, и я не смогу остановиться, пока дело не будет сделано. Так должно было быть с самого начала. Я оставил этого кретина одного слишком надолго. Я не буду ждать, пока он снова причинит тебе боль!
Я качаю головой.
‒ Не здесь. У нас был план, помнишь?
‒ К черту план! Позови меня!
Я вздрагиваю, пораженная его горячностью. Когда его тень накрывает меня, я понижаю голос:
‒ Пожалуйста…
«Ты пугаешь меня».
Зуриэль посоветовал мне никогда не называть его имени. Никогда. Да, я говорила это, когда мы окружены кирпичными стенами и охраной. Но здесь, на открытом месте? Где кто-нибудь мог услышать? Это слишком рискованно, слишком опасно. Это не имеет смысла.
Он никогда не просил бы меня призвать его открыто. Никогда.
Слабое напряжение пронизывает меня, мои нервы накаляются, между нами повисает тишина напряжения, мои ладони светятся. Они горят, хотя и слабее, чем раньше. Прищурившись, мое горло сжимается, и пот стекает по моему лбу. Свет растет, искажая все вокруг, ослепляя меня.
Зуриэль сжимает мою руку.
‒ Саммер. Опусти руки, иначе привлечешь внимание.
‒ Что-то не так, ‒ шепчу я, останавливаясь.
То, как он щипает меня за руку. Я знаю его прикосновения, и это не они.
Закрыв глаза и вывернув ладони наружу, я направляю их на Зуриэля.
Его хватка на мне ослабевает. Он отшатывается назад.
‒ Сука!
‒ Эдрайол, ‒ называю я его.
Меня трясет, в ужасе от того, что я пытаюсь сделать. Я не могу его уничтожить, не так. В последний раз я была рядом с Зуриэлем и могла смотреть на него. Я не могу сдерживать это долго. Мне нужно попасть в музей.
Я фокусирую одну руку на нем, а вторую опускаю в сумочку в поисках ключей и с облегчением обнаруживаю их текстурированный край. Проверяя каждый шаг, протягивая руку назад, я поднимаюсь по трем ступенькам к черному входу.
‒ Саммер, не надо! Я тебе не враг!
Его голос так похож на Зуриэля, что я сомневаюсь.
Открыть дверь, сдернуть цепи и вставить ключ ‒ это борьба. Мое зрение темнеет, туннелируя по краям, пытаясь отделить верх от низа. Голова бешено раскалывается, пот капает из пор.
‒ Зачем нападаешь на меня? Моим собственным светом? Призови меня!
Я распахиваю дверь, покачиваясь, чтобы сохранить равновесие и стараясь не упасть в обморок. Моя рука падает, и я, шатаясь, ударяюсь о порог.
Эдрайол бросается вперед.
‒ Ты слишком слаба, чертова сука.
Он хватает меня за запястья, резко выкручивая их. Запах горящей плоти заливает мой нос, когда я кричу. Он тянет меня вперед, и я падаю на него, тяжелая дверь врезается в нас.
Я кричу. Огонь в моей груди поднимается к горлу, требуя высвобождения. Крики превращаются в визги, когда свет струится из моего рта, обжигая губы и вырываясь из меня.
Раздается треск, удар черепа о бетон, а затем тишина.
Все темнеет.
Когда я просыпаюсь, я лежу в теплой луже липкой крови, запах меди смешивается с тошнотворным ароматом вареной кожи. Я стряхиваю заползших на меня червей. Мои отметины больше не горят. А вот мое горло… В переулках мерцают огни, небо багровеет.
Медленно сев, я обнаружила на земле рядом со мной тлеющее тело. Рядом что-то шевелится ‒ кажется, червяк. Прикоснувшись к массе, я отдергиваю пальцы назад. Они остаются липкими и теплыми.
Джон.
Он мертв.
«Я убила его».
Я поднимаюсь на колени.
‒ О, нет, нет, нет.
Воспоминания наполняют меня, пахнущие автомобильным маслом и резиной, когда я вспоминаю мальчика, который играл в «Hot Wheels», человека, который так гордился своим Мустангом. «Я сделала это, я сделала это. Я не хотела этого делать!»
Мой желудок скручивается от ненависти к себе. Меня неудержимо трясет.
«Убийца».
Я отступаю.
«Убийца».
Я убила его! Он был невиновен.
«Я никогда не смогу простить себя».
Голос потрескивает, предлагая торжественный ответ.
‒ Тогда не пытайся.
Вздрагивая, я в шоке возвращаюсь к массе.
‒ Джон?
Мой взгляд обостряется на нем.
Он моргает желтыми глазами.
С зубастой ухмылкой его рот распахивается. Он возвышается надо мной.
И поглощает меня целиком.
Глава 25
Его имя
Зуриэль
Напрягаясь, мои конечности вырываются из панциря. Я выбегаю из-за стойки и бросаю взгляд на тихую комнату. Саммер здесь нет.
Она рядом.
За входной дверью раздается мяуканье, и я спешу к ней, отпираю и дергаю ее, не заботясь о том, кто меня может увидеть. Женевьева проносится мимо моих ног и вбегает внутрь.
«Беда. Беда. Беда».
С шипением и воем ее голос доносится до меня. Ее шерсть приподнялось, и от нее доносился кислый запах демонической гнили.
‒ Где Саммер? ‒ спрашиваю я, наклонившись, чтобы предложить ей руку, утешая домашнее животное.
«Аллея. Аллея. Демон. Аллея».
‒ Оставайся здесь. Так безопаснее, ‒ приказываю я.
Когда я выхожу на улицу, на меня смотрят несколько зрителей. Я рычу на них, отпугивая их, пока вокруг меня роятся летучие мыши, и иду по ближайшему переулку между музеем и пекарней.
Оттуда исходит гнилостный запах крови и смерти. Мое сердце замирает. Я бросаюсь вперед, расправляю крылья, когти скрежещут по стенам. Я чувствую ее слабо, но не исчезающую. Она ранена, слаба.
Ее скрюченная фигура прислонена к стене в конце переулка. Рядом с ней лежит обугленная масса, над которой скопились черви, пожирающие ее. Дым тянется от него, поднимаясь в воздух. Стены черные от обугливания, вокруг нее лужи засыхающей крови. Повсюду разбросаны мусор после ремонта пекарни, тяжелые кирпичи и сгоревшая печь, блокируя заднюю дверь музея. Я приседаю и тяну Саммер на руки.
‒ С тобой все в порядке, малышка. Сейчас я здесь.
Я косо смотрю на покрытую червями кучу, не в силах различить какие-либо черты в черно-красной массе.
‒ Ты снова уничтожила его.
Я все еще чувствую Эдрайола, а это значит, что его сущность сохраняется.
Саммер прижимается ко мне и стонет, когда я беру ее на руки. Ее светлые пряди сухие и вьющиеся, секущиеся и грязные. Кровь пачкает ее щеку, подбородок. Ее одежда сожжена и опалена. Ее глаза плотно закрыты, очки сняты. Они сломаны, в нескольких шагах отсюда.
‒ Пожалуйста, ‒ хрипит она. ‒ Мне нужно…
‒ Что тебе нужно? Скажи мне.
‒ Больница. Ранена…
Застыв, я качаю головой и смотрю через плечо, где уличные фонари освещают дорогу, а летучие мыши создают иллюзию ее мерцания. Если я отнесу ее в больницу, мне придется покинуть ее. Мне не будут рады. Если Эдрайол вернется, я не смогу помочь. Саммер будет уязвима, возможно, ей будут назначены лекарства.
‒ Я отнесу тебя в музей, ‒ говорю я.
Ее глаза резко открываются.
‒ Нет!
Я колеблюсь.
‒ В чем дело?
‒ Не забирай меня внутрь. Я не могу оставить его, ‒ хнычет она, ее взгляд обращен к червям. ‒ Это моя вина.
Я хмурюсь.
‒ Это не твоя вина.
От нее пахнет Эдрайолом, его кислый запах повсюду, ее присутствие слабое. Призывая так хорошо знакомую мне тишину, я не дрожу, отказываясь показать, как глубоко меня тревожит ее состояние. Я нежно осматриваю ее травмы, и, несмотря на то что обнаружил только бесчисленные царапины и синяки, Саммер вялая и не реагирует на мои прикосновения. Ничего не сломано. Кажется, этот ущерб сконцентрирован в ее сознании.
Прижимая руку к ее виску, я призываю свой свет.
Она садится, откидываясь назад.
‒ Нет.
‒ Я могу помочь тебе исцелиться, дать тебе покой. Позволь мне сделать это.
Она качает головой и потирает лоб, внезапно насторожившись.
