Судьба в наследство. 1. Письмо, с которого все началось - Елена Александровна Ковалевская
- Именем Господа Единого и Матери Церкви откройте! - конечно, я не имела права так говорить, не было у меня полномочий, но с другой стороны кто кроме сестер это знает? К тому же подобная формулировка убийственно действует на окружающих. Вон даже толпа стихла и отпрянула подальше от дома.
Нам пришлось колотиться и голосить на всю округу минут десять, прежде чем на втором этаже приоткрылось окно, и из него осторожно высунулся мужичок затрапезного вида: похоже послали, кого не жалко. На лице у него был написан страх смешанный пополам с возмущением: кто посмел пользоваться столь громкими словами. Но, увидев, что стучаться именно те, кому не возбраняется, мужичонка махом скис и нырнул обратно. Мы выжидательно уставились на приоткрытое окно. Минут пять ничего не происходило, но вот из него выглянул седой старик с надменным выражением на породистом лице, важно откашлялся и зычно произнес:
- Сер Персиваль сегодня не принимают! Приходите завтра!
И уже собирался, было, захлопнуть ставни как я на всю площадь выдала:
- Если градоправитель не соизволит принять представителей Церкви немедленно, нам ничего не остается, как применить грубую силу!
Вот тут я не блефовала. Если мы втроем заявимся сюда и начнем рубить его двери, нам никто даже слова против сказать не посмеет. Мы боевые церковники, а значит городская стража нам не указ, духовенство тоже, а представителей другой бейлифатской ветви здесь что-то не наблюдается. Вдобавок, если мы только не будем пытаться прорваться за ворота, стражники против нас даже пальцем не шевельнут, ведь уличенный в нанесении оскорбления словом или действием любому священнослужителю подлежит наказанию в виде отрезания языка - если словом, или повешением - если делом. Нет, естественно нас костерили в лицо, и это сходило с рук; мы ж боевые сестры - не высшие чины церковной иерархии, а вот если бы кому-нибудь треснуло в голову принародно оскорбить Папу, то все - хана, языком не отделаешься. Тут - молись, чтобы смерть была не слишком мучительная. Неосмотрительно было так же ругать кардиналов, командоров, даже епископов весьма нежелательно, могло в ответ прилететь серьезно; но вот вступить в схватку прилюдно даже с рядовыми бойцами, то смертный приговор. Тут Церковь карала строго. А с 'неприлюдно', я думаю, мы сами разберемся.
Не меняя интонации, старик произнес:
- Я так и передам, - и исчез внутри дома.
Мы снова вынуждены были стоять и ждать, когда еще кто-нибудь выглянет к нам.
- Слушай, может, поторопим их, - предложила я старшей сестре.
- Да запросто!
Герта шагнула, встала чуть сбоку от двери, перевернула секиру лезвием вверх, замахнулась и со всей мочи саданула обухом. Железко ушло в дерево пальца на три. Господь-вседержитель! Я думала, она просто постучит. Сестра тем временем чуть качнула застрявший крюк, выдернула и еще раз с размаху долбанула.
- Хорош! - замахала я рукой. - Достаточно.
Мне пришлось сделать вид, что все так и задумывалось. На этот раз Герте потребовалось большее усилие, чтобы извлечь секиру из дверного полотна. Н-да! Дури ж до хрена, вот и пользуемся. Однако ее действия возымели успех, в окошко вновь высунулся старик и немного нервно произнес:
- Сер Персиваль примет вас немедленно! - и весьма поспешно скрылся.
Почти тут же дверь немного приоткрылась, и на улицу выглянул тот самый затрапезный мужичонка, которого первым заставляли выглядывать из окна, бросил боязливый взгляд на повреждения и почтительно поклонился нам.
- Прошу, - все так же оставаясь склоненным, он шире распахнул дверь и, пятясь задом, отступил в сторону. Х-м! Однако?! В такой позе двери мне еще никогда не открывали!
Я сделала важное лицо и первой двинулась вовнутрь, Гертруда топала за мной, дыша в спину.
Нас провели на второй этаж, где в комнате с опущенными шторами, которые видимо должны были скрыть затворенные окна, сидел баронет. Антураж, конечно, они создали соответствующий: полумрак, едва разгоняемый десятком маленьких свечей, темные стены и обивка мебели, вуаль, накинутая на большое напольное зеркало. Интересно, где ж они его в такой глуши откопали и сколько оно стоит? А посреди этого мрачного интерьера, в кресле смахивающим на тронное, облокотившись на стол и рукой прикрывая глаза, сидел лично его милость сэр Персиваль. Весь его вид выражал мировую скорбь и вселенскую трагедию. Ну что ж, мы знавали и лучших комедиантов! Нас на мякине не проведешь! Уж слишком показательно, слишком наигранно вел себя барон. Мне ж видно: под этой нарочитой наигранностью скрывается обычный страх. Не ожидал баронет, совсем не ожидал, что в его городе вместе со всеми окажутся заперты и боевые церковники.
Мы вошли, грохоча сапогами по голому полу (а ковры-то постелить жаба задавила) и остановились посреди комнаты. Стульев или табуретов для нас предусмотрено не было. Ага! Знаем мы и этот приемчик. Окинув помещение взглядом, Гертруда сразу же отошла обратно к двери и со скучающим видом, прислонилась к косяку, а я принялась разгуливать по комнате. Боронет молчал и продолжал сидеть неизменной позе. Подойдя к зеркалу, я сдернула с него тончайшую ткань и кинула на пол. Так вот в чем финт ушами! А зеркало составное, то есть собранное из небольших прямоугольных стеклянных пластин, закрепленных малюсенькими шпеньками в общей раме. Я внимательно принялась его разглядывать, провела пальцами по поверхности. Баронет положения не поменял. Ну что ж пойдем дальше. Подошла к окну, отдернула занавесь - точно закрыты. Короче, я принялась разгуливать по комнате с совершенно невозмутимым видом и рассматривать все, что мне попадалось на глаза: поковыряла узоры пальцем на мебели, простучала стены, вытворяла все, что мне вздумается. Баронет, так и сидевший неподвижно с трагической миной на лице, при всех моих действиях, выглядел по-идиотски.
Тут Гертруда откашлялась, и хрипло спросила:
- Ну? Долго здесь еще драма века разыгрываться будет?
Его милость словно ждал этого момента. Он отнял руку от лица, тяжело и прерывисто вздохнул и поднял глаза на нас.
- У меня сын болен, можно даже сказать умирает, - с трагическим надрывом в голосе выдал он. Н-да, переигрывает.
- Угу, угу, - рассеяно покивала я, старательно пытаясь отковырять кусочек штукатурки от стены. - А зеркальце вон то, - я указала большим пальцем себе за спину. - Где брали?
- Вы что не понимаете?! - вот тут баронета перекосило. Неужели
