Последняя из рода - Ольга Шах

бабка скрылась за дверью. Мои претензии не просто отвергли на корню, их даже не услышали. Мне было обидно это признавать, но местный контингент вёл себя так, словно я была пустым местом. Разве что старая ведьма чуток удивилась тому, что я вдруг захотела узнать, где мой дорогой супруг. Вроде как я раньше интереса к нему не проявляла. Чёрт знает, что! Я грязно выругалась, напрягая больное горло, и решила, что и он и впредь бы мне ни за чем не сдался, просто желание увидеть его за решёткой приняло поистине космические размеры.

С трудом подтянувшись на дрожащих руках, я приняла вертикальное положение, чуть переждала приступ слабости и головокружения. И, чем больше я думала обо всём, что со мной произошло, тем больше убеждалась в том, что попала. Пока сложно сказать, куда, но попала точно!

- Не узнаю тебя, Алинка! Ты же, вроде, никогда размазнёй не была! – злобно пробурчала я, откидывая одеяло для того, чтобы спустить ноги вниз.

«А в каком ухе у меня жужжит?», - неожиданно вспомнила я домомучительницу из мультика про Карлсона, который живёт на крыше. - «А вот и не угадал, у меня жужжит в обоих ухах! Ля-ля-ля, я сошла с ума, какая досада!». Между тем, сойти с ума было от чего: из-под жуткого длинного белого балахона, совсем как в фильме про сожжение Жака де Моле, выглядывали две тоненькие беленькие девчачьи ножки. Я пошевелила пальцами на ногах. Они послушно пошевелились. То есть, ноги мои. Ага, выходит, и руки мои… я перевела взгляд на то, на что должна была обратить внимание с самого начала: в тощее худое колкое одеяло вцепились две небольшие ладошки с маленькими коротко подстриженными миндалевидными ногтями без малейших признаков маникюра. Ну, и то жуткое одеяние оказалось ещё и с длинными рукавами, присборенными на запястьях верёвицей. Ага! Я задумчиво посмотрела на руки и мысленно дала приказ пошевелить ими. Тут же пальцы левой руки ловко сложились в маленький невзрачный кукиш. Ну, тоже недурно… попытка номер два дала мне более обидную, но ничего не проясняющую композицию из гордо отставленного среднего пальца. Хотя, если вдуматься, то именно она описывала ситуацию, в которую я попала, как нельзя лучше.

Тут я вспомнила, что у меня была определённая цель, потому встала на подгибающиеся ноги и по стеночке доползла до небольшого оконца. Ну, теперь всё окончательно встало на свои места: я ещё не отошла от наркоза! Я слышала, что от него бывают такие вот красочные глюки. Как только приду в себя, прикажу уволить весь персонал вплоть до последней поломойки. Это ж надо, как меня покорёжило-то!

А, между тем, была почва для подобных мыслей – окно располагалось явно на втором этаже старого дома, о том говорили потемневшие от времени и непогоды серые камни и вьющийся плющ. Внизу находился хозяйственный двор с низкими широкими постройками без окон, часть из которых совершенно точно пустовала, радуя взгляд кое-где провалившейся крышей. Мальчишка с надвинутой по самые брови шляпе сидел на деревянном чурбачке и предавался напряжённому ничегонеделанию, мимо прошла девушка в такой же длинной юбке, что и уже знакомая мне старая ведьма.

Стараясь не принимать близко к сердцу увиденное, я доползла обратно, тяжело дыша, и плюхнулась на свою кровать. Хотелось пить, но, как назло, в моём каземате ничего, кроме ромашечного отвара, не было. Я устала откинулась на подушки и закрыла глаза, будучи всё в том же расслабленном состоянии. Старым диафильмом проплыли образы: вот я играю со своей матерью в саду… вот она меня учит грамоте… то есть, не меня, конечно, а её – Алинару! Но я полностью убеждена, что она – это я. И нет, я точно знала, что я – это Алина Викторовна Зарайская, просто каким-то чудом я ощущала отголоски умирающих воспоминаний девушки, которую звали Алинара дю Савьер, последняя из рода дю Савьер! Это она боялась приезда своего жениха, да так, что решила утопиться в фонтане. Однако, напрасно она это! Решила она, а отдуваться теперь мне. Мне вдруг с печалью подумалось, что никакой наркоз не способен создать такую реальность…

Глава 5

Глава 5

Воспоминания Алинары были яркими, красочными и вместе с тем нереальными, чужими. То есть, я отлично понимала, что они не мои. И нет, никакого ощущения двойственности или же начальной стадии шизофрении пока не замечала. Я расслабилась, перестала контролировать эти воспоминания, и они из маленького ручейка превратились в полноводную реку.

Отца своего Алинара совершенно не помнила, пожалуй, единственное, что она от него получила – это красивое и необычное имя да тёмные, чуть вьющиеся длинные волосы, оливковую кожу и глубокие карие глаза. Я покопалась в памяти, но ничего толком не разобрала про отца – судя по всему, маменька бедняжки была не из тех родительниц, которые со слезами на глазах сообщают своим дитятям о том, что отец у них был космонавтом или капитаном дальнего плавания, а в нынешних реалиях, что он был спецагентом и умер, исполняя свой долг перед Отечеством. Не исключаю того, что леди Кларе было сложно говорить о супруге, который погиб ещё до того, как родилась Алинара… хотя нет, кажется, маменька была настолько сухой и чёрствой, что, единожды сообщив любопытному ребёнку, мол, помёр папаша твой и родичи тут же выперли меня из его дома, решила вопрос закрытым раз и навсегда.

Пожалуй, мне бы импонировала леди Клара, если бы я знала её лично и при других обстоятельствах. К примеру, если бы она была классной руководительницей у моей вечно капризной и донельзя избалованной Машки. Вне всякого сомнения, поведение и общая успеваемость у моей дочери резко бы возросли. Задавив в себе рвущийся наружу вздох отчаяния, я крепче сжала зубы и усилием воли вновь нырнула в водоворот отголосков чужих мыслей и чувств. В памяти тут же всплыло строгое, чуть худоватое лицо леди Клары с выступающими скулами и бескровными губами, её вечными немаркими пристойными платьями всех пятидесяти оттенков серого и равнодушные, какие-то мёртвые блеклые глаза. И нет, она не обижала своего ребёнка, вовсе нет. Пожалуй, я бы даже сказала, что Клара, она… по-своему любила девочку и заботилась о ней. Во всяком случае, научила читать, считать, дала основы этикета, географии и истории. Ну и, конечно же, слова Божьего. Великого по-местному.

Во всяком случае, Алинара считала мать хорошим человеком уже хотя бы оттого, что та защищала её от нападок своего мужа, того