Перья столь порочные - Лив Зандер

Раздражённо отвернувшись от обломков момента, я проводила взглядом птиц.

— В детстве, когда я играла на пляже, была одна белая чайка, часто кружившая над бухтой за Тайдстоуном. Мне нравилось смотреть, как её крылья дрожали на ветру, как она ныряла вниз и снова поднималась, поймав лёгкий поток.

— Если тебя это впечатляло, то обещаю: в день солнца я отведу тебя на самый западный берег. После молитв у святилища там собирается много молодых: прыгают со скал, испытывают себя. Ничто не сравнится с дерзостью юноши, пытающегося впечатлить девушку. Уж точно не какая-то крикливая чайка.

Сердце ускорило ритм от одной мысли об этом зрелище.

— Я была бы счастлива.

— Это была не чайка, а голубка.

Я вздрогнула от неожиданного баритона Малира — совсем уж позабыла, что он рядом. Прищурившись, вгляделась в его тёмный силуэт.

— С чего ты взял, что знаешь, что я видела?

Он поднялся и направился к ручью, пробормотав:

— Потому что у наших берегов нет белых чаек.

Я смотрела ему вслед, пока его фигура не слилась с ночной тьмой, и воздух стал вдруг холоднее, пробежав дрожью по коже.

— Похоже, он не в духе.

Себиан тихо фыркнул и набросил руку на глаза, перекатываясь на траве, будто ища удобнее место.

— Милая, Малир всегда «не в том» настроении. Привыкай не обращать внимания — понять, что у него в голове, всё равно невозможно.

Да, и именно это сводило желудок в узел и раскалывало голову. Ни соблазнения, ни ребёнка, ни запасного плана ради свадьбы — всё это Малир ясно дал понять. Что оставалось? Верить его слову и чести?

Я не доверяла даже его тени.

В буквальном смысле.

Долго я наблюдала, как Малир сидел у ручья и глядел на его лунную гладь, пока из груди не вырвался тяжёлый вздох.

— Думаешь, он всё-таки согласится на свадьбу?

Ответа не последовало. Я приподнялась и увидела, что глаза Себиана закрыты, дыхание ровное. Рядом его аноа свернул голову под крыло и устроился в изгибе шеи хозяина. Спали.

Один глубокий вдох придал мне видимость смелости. Я осторожно поднялась, чтобы не разбудить их, и подошла к ручью. Обхватив себя руками от пробирающего холода, я остановилась в нескольких шагах позади Малира. И хотя разлука с ним минутами раньше терзала меня, близость теперь тревожила ещё больше.

Малир замер, чуть повернув голову, словно пытался заметить меня краем глаза.

— Себиан?

— Спит.

Он слегка фыркнул и покачал головой.

— Пять лет я пытался отучить его от саморазрушительных привычек. А потом явилась ты.

— Привычек?

— А ты не замечала, что он половину времени пьяный в хлам? Или с головой отравленный? — произнёс он, и я вспомнила, как плохо выглядел Себиан в день, когда приходил капитан Теолиф, и тот серый налёт на его губах. — Удивительный эффект ты оказываешь на людей, голубка.

— И на тебя тоже?

Малир опёрся предплечьями на согнутые колени, в одной руке перекатывая что-то в ладони с глухим скрежетом.

— Он когда-нибудь рассказывал тебе, откуда у него шрамы?

Конечно же, он проигнорирует мой вопрос.

— Нет.

— Твой бывший жених разорил один из наших лагерей беженцев, которым командовал Аскер. Домрен накрыл десятки Воронов сетями, пока они спокойно спали в своих хижинах, а затем поджёг их, сжигая заживо. Большинство погибло, включая всю семью Себиана. Он тоже бы сгорел, если бы был там. Как и должен был.

Я осторожно сделала ещё несколько шагов и села рядом.

— Что ты имеешь в виду?

— В ту ночь он был назначен в дозор. По пути на пост из ближайшей таверны его праймел был ранен большой совой. Он обратился, ударился головой о камень и потерял сознание. — Его пальцы всё ещё теребили предмет в ладони, то скрежеща, то позвякивая. — Когда он добрался до лагеря, почти всё уже было кончено. Он вбежал в хижину своей семьи, пытаясь спасти их из огня. Была зима, мех на его наручах вспыхнул. На следующий день я нашёл его лежащим в снегу без сознания, рука обгорела так сильно, что снег вокруг растаял, а из раны поднимался пар. Напали как раз со стороны его поста.

Острая, жгучая боль полоснула мне по руке. В груди поднялась непереносимая волна скорби. Та ночь, когда я благодарила Себиана за то, что он меня защитил? Или когда сказала, что чувствую себя в безопасности рядом с ним? Каждый раз он замирал.

Я поджала колени к груди, свернувшись клубком от надвигающейся зимней стужи.

— Он чувствует себя виновным в их смерти.

— Почти сотня душ, — лунный свет отражался в воде ручья и отбрасывал на его благородное лицо бледное, голубоватое сияние. — Это тяжёлое бремя. Один неверный шаг, одна случайность. Один миг… слабости — и у тебя остаётся лишь вина. Вина и пожизненное желание всё исправить. Именно это и тянет его к тебе. Спасти. Защитить. — Малир повернул голову и поймал мой взгляд. — А что будет, когда он поймёт, что ты вовсе не та беспомощная девица, за которую себя выдаёшь?

Очевидно, он намекал на мою попытку забеременеть от него.

— Доверять тебе непросто, Малир.

— Да, я заметил, — вздохнул он и разжал ладонь, позволяя чему-то, похожему на камешки, осыпаться в траву. — Твой отец носил на шее кулон. Соляной кристалл, оправленный в аэримель. Это тебе знакомо?

Я почти качнула головой, но тут же вспомнила кулон из детства.

— Всегда думала, что это мутный белый камень.

— Он всё ещё у него?

— Да, где-то, — сказала я и посмотрела на него. — А что? Что он для тебя значит?

— Твой отец снял его с меня, когда пленил.

— Он был твоим?

— Не совсем. Он принадлежит моей аноалее. Моей паре. — Его голос стал тише. — За несколько лет до падения Вальтариса к моим родителям добрался гонец. На его шее висел этот кулон, залитый его кровью. По пути в наш город что-то или кто-то напало на него или его стаю. «Он предназначен девушке, суженной младшему принцу», — пробормотал он, бредя о том, что надо беречь его, что есть опасность, и нужно вернуться домой. Откуда он пришёл — никто так и не узнал: через секунды он захлебнулся собственной кровью. И до сих пор это загадка.

Моя любопытность ожила.

— Внутри заключена магия?

— Вот в чём и тайна, — ответил он. — В самом сердце он абсолютно пуст. Ни единой тени, ни малейшего движения. Множество судеб пытались прикоснуться к нему, надеясь увидеть видение, искру магии. Ничего. Это всего лишь… соль.

Любопытство сменилось тревогой, напомнив о хрупкости союза Ворона и человека.

— Ты хочешь, чтобы я