Сферы влияния - Екатерина Сергеевна Коновалова (Гитман)
К письму прилагался порт-ключ — как она и любила. И, набросив мантию, она решительно активировала его, мысленно давая себе вдохновляющий пинок. «Давай, Грейнджер. Просто сделай свою работу», — велела она себе, и её затянуло в воронку портала. Мгновенный рывок, удар по барабанным перепонкам — и она мягко опустилась на ровный безупречный газон перед величественным Малфой-мэнором. Несомненно, защитные чары оповестили владельца о её прибытии, потому что в тот же момент высокие двери распахнулись, и Драко Малфой быстро спустился по мраморным ступеням. — Мне сложно высказать, как я признателен тебе за то, что ты приняла приглашение, Гермиона, — проговорил он излишне торопливо. Возможно, прими он обычный свой светский тон, Гермиона удержалась бы в рамках приличий, но эта порывистость в сочетании с обращением по имени взбесили её. Борясь с побуждением достать палочку и приложить его болезненным заклинанием, она выдохнула: — Здравствуй, Малфой. И сразу — никаких «Гермион». Напоминаю, «мисс Грейнджер», в условиях работы — «мастер».
Малфой нахмурил ровные бровки, поджал губы и заметил: — Я не думал, что вы так злопамятны, мисс Грейнджер. Но в любом случае, я благодарен за то, что вы согласились откликнуться на мою просьбу.
О своей злопамятности Гермиона многое могла бы сказать. Особенно о злопамятности по отношению к Малфоям. Но вместо этого резко спросила: — Мы будем стоять здесь?
Малфой коротко поклонился и жестом предложил пройти в дом. Гермиона несколько раз была здесь, видела особняк Малфоев страшным, наполненным криками боли и страха, когда в нём господствовал Волдеморт, видела его запущенным — в то время, когда Нарцисса ещё не прибрала семейное состояние к рукам, теперь он процветал. Большой холл наполнился светом, проникавшим через искусные живые витражи, портреты на стенах горделиво вскидывали головы и прислонялись плечами к начищенным до блеска рамам, драгоценный мрамор пола закрывали тёмные ворсистые ковры. — В гостиную, прошу, — сказал Малфой, открывая перед Гермионой боковую дверь.
Она ещё не вошла внутрь, но уже увидела, зачем именно вызвал её Малфой. И понимала, что, несмотря на то отвращение, которое она испытывает к нему лично и ко всей этой семье, она не сможет отказаться и не выполнить его просьбу.
В гостиной на низком, обтянутом шёлком диванчике сидела элегантная, по-прежнему стройная, моложавая Нарцисса Малфой. Как и раньше, её худую, хрупкую фигуру облегала мантия из лёгкой ткани, губы были тронуты розовой помадой, роскошные волосы были убраны назад, в низкий тяжёлый пучок. Но глаза стали совсем другими. В них не было ни огня, ни пронзительной силы, ни даже презрительности или насмешки — ровным счётом ничего. Как будто сама Нарцисса ушла, оставив собственное тело. Подняв голову, она взглянула пустыми глазами чуть выше плеча Гермионы, улыбнулась и спросила: — Люциус, дорогой, выпьешь чаю?
Кажется, ей был дан какой-то ответ, потому что она пододвинула к себе чайник и наполнила две чашки, бормоча про себя: — Ты поздно вернулся с собрания, дорогой, а ведь сегодня такой важный день, — оборвав себя на полуслове, она вдруг схватилась за плоский живот, прислушалась к себе, погладила его и улыбнулась.
Гермиона наблюдала, не мешая, улавливая все оттенки голоса и все особенности движений. Здесь и сейчас её уже не интересовало отвращение к Малфоям и собственные обиды. Всё, что было важно, — это женщина, заблудившаяся в своём сознании.
Посмотрев некоторое время, Гермиона подошла к Нарциссе. Та взглянула на неё, улыбнулась и спросила: — Почему вы к нам давно не заходили, Гермиона? — Рада вас видеть, Нарцисса, — ответила ей Гермиона, присела на краешек дивана возле неё, поймала её взгляд и без заклинания толкнулась в сознание. Окклюментный блок сработал, но не до конца: окклюменция не выдерживает безумия, особенно такого. — Как вы поживаете, Нарцисса? — спросила она, мягко отодвигая покосившийся щит в сторону и заглядывая в повреждённое сознание.
Ответ слушала вполуха, фиксируя только ключевые слова: «Люциус не приходит», «неспокойное время» и, наконец, «ребёнок». Аккуратно сдвинув в сознании Нарциссы этот разговор в область давних воспоминаний, она снова спросила: — Как вы поживаете, Нарцисса?
И опять: «Люциус», «неспокойное время» и «ребёнок». Повторив свой вопрос в третий раз, Гермиона отправила в её разум первое слово-триггер: «Люциус».
Память отозвалась сияющей картинкой — тонкокостный юноша в чёрной мантии, со слизеринским шарфом, идёт по внутреннему двору Хогвартса. Рядом есть и другие люди — но у них нет лиц, тогда как юноша виден с невероятной чёткостью, до узкой трещинки на верхней губе и теряющихся в платиновых волосах снежинок.
Следом — этот же юноша склоняется к руке Нарциссы: не видно ни комнаты, ни окружения — только его лицо с узкой поперечной морщинкой между ровных бровей. Зато ощущается жар его прикосновения — как вспышка молнии, почти болезненно. Руку обжигает, когда его губы касаются кожи.
Ещё одно усилие — и перед глазами картинки замелькали быстрее. Поцелуи, разговоры, ночи вместе — а потом вдруг темнота. Как будто само имя мужа вдруг исчезло из её сознания.
Аккуратно, не желая напугать, Гермиона запустила второй триггер — «неспокойное время». Разум Нарциссы отозвался картинами тёмной гостиной, где гаснет камин, тенями, резкой болью в животе, бешеным страхом — не за себя и не за мужа, а за ребёнка. И снова темнота.
Протянув руку, Гермиона коснулась запястья Нарциссы, сосчитала пульс и выскользнула из её сознания: нужен был перерыв. Нарцисса всхлипнула и обмякла — заснула. Создав сигнальные чары, Гермиона вышла из гостиной в холл, где её ждал Малфой. Он дёрнулся вперёд, но взял себя в руки.
— Надеюсь, мы можем говорить здесь, при твоих портретах? — спросила Гермиона. — Лучше в кабинете. Это недалеко.
Кабинет у Малфоя был роскошным, но скучным, как кабинет любого человека, почти не занятого никаким делом. Гермиона расположилась в кресле для посетителей, соединила перед собой кончики пальцев в том жесте, который она когда-то невольно переняла у Холмсов, дождалась, пока Малфой сядет, и спросила: — Как давно она не в себе? — Думаю, около года. И… — он поднял ладонь, прося не перебивать, — прежде чем ты спросишь, почему мы не начали лечение раньше, я поясню: я говорю, около года, вспоминая все странности. Но до вчерашнего дня она была практически в норме. Были… моменты, когда она называла меня Люциусом, но я не придавал этому значения.
Гермиона слушала его рассказ внимательно, но достаточно отстранённо — типичная история. Болезнь была спровоцирована незначительным фактом, но не проявляла себя сильно. А когда произошло ещё одно событие
