Соль и тайны морской бездны - Эбби-Линн Норр
– Вина? – спросила она, с удовольствием отметив, что голос не дрожит.
Но царь качнул головой.
– Спасибо. Сядь, пожалуйста.
Шалорис послушалась и внимательно посмотрела на отца. Его волосы в свете факелов отливали темной медью, а кожа напоминала полированную бронзу. Бозена иногда называли Ярким Царем из-за цвета его волос и кожи, а еще из-за сияния серо-зеленых глаз – казалось, они отражали весь свет, что был в комнате.
Шалорис глядела на отца и видела в нем Юмелию. Смуглая безупречная кожа и рыжая пена волос. Только у Юмелии пронзительно-зеленые глаза. Такой яркий оттенок Шалорис доводилось видеть исключительно у морийцев. В Атлантиде жили несколько семейств, и всех представителей можно было легко определить по цвету кожи и глаз. Это атлантов трудно отличить от людей.
– Я решил, что пришло время побеседовать с глазу на глаз, – начал Бозен, откашлявшись. Он сцепил пальцы рук.
Шалорис вдруг поняла, что отец нервничает, и из-за этого занервничала сама. Чему же он придавал такую важность, что желал сказать лично и с глазу на глаз?
– Я слушаю, повелитель, – ответила она, надеясь, что уверенность ее тона поможет ему сказать то, что должно было быть сказано.
– Это странно и удивительно, – продолжал Бозен, – как так получилось, что ты и твоя сестра родились в одно и то же время одного и того же дня.
Эта история была хорошо известна Шалорис. Когда царь только начал править, в спальне его перебывали многие красавицы. Он не собирался еще ввести в свой дворец жену, когда его привлекли красота и магия Вальганы. Но влюбился Бозен до безумия в Ипатию. Во всяком случае, так слышала Шалорис. Она почувствовала, как в голове, словно выдыхаемые в воде пузырьки воздуха, поднимаются на поверхность все те же старые вопросы. Почему отец отказался от Ипатии?
– Мне очень нравилась твоя мать, – добавил Бозен. В его глазах плясал свет факелов, и Шалорис показалось, что они блестят от слез. – Вальгана – чудесная женщина, очень одаренная, и не нужно гадать, кому ты обязана своей красотой. Я уверен, однажды твои таланты даже превзойдут материнские, ведь тебя так хорошо воспитывали и заботились о тебе.
Шалорис понимала, что под талантами он подразумевал ее атлантскую магию. Ту магию, на которую она еще не заявила прав и которой побаивалась.
– Знаешь, я вынужден принять трудное решение, – неожиданно заявил Бозен.
«Готовит меня к отказу, – подумала Шалорис. – Собирается передать корону Юмелии. С чего бы еще ему льстить мне?»
Ее дыхание оставалось ровным, но внезапно показалось, будто по сердцу ее хлестнули веткой с тысячью ядовитых шипов: ее терзали смятение и обида за то, что ее отвергли, облегчение, что ей не придется нести на себе такое тяжкое бремя, и страх того, как Юмелия с Ипатией могут распорядиться данной им властью.
– Я тянул слишком долго, советники предупреждали меня, – продолжил Бозен, сухо усмехнувшись.
Желая облегчить мучения отца, Шалорис заговорила:
– Мне кажется, я понимаю, отец.
– Понимаешь?
– Да. Ипатия была твоей настоящей любовью, поэтому Юмелия должна стать твоей наследницей.
Царь, казалось, замер, а потом улыбнулся:
– Нет-нет. На моих плечах лежит колоссальная тяжесть, прости меня.
Царь передвинулся поближе к дочери. Своими большими руками он взял ее ладонь.
– Я правда любил Ипатию, – признал он. – И, видят боги, люблю до сих пор всем сердцем.
– Но… ты ее отстранил.
– Мне пришлось. Советники убедили меня в том, что близкие отношения с сиреной не отвечают интересам нашего народа.
– В Атлантиде живут сирены. – Шалорис изменила положение, чтобы смотреть прямо на отца. – Они – часть нашего народа, а разнообразие дает Атлантиде силу.
– Да, но их гораздо меньше, чем нас и людей. Морийцы необузданные, непредсказуемые и обладают пугающими способностями. Правительство не хочет, чтобы мною манипулировала одна из них. Чтобы оставаться беспристрастным и полностью контролировать собственное мнение, я расстался с Ипатией. Это стало одним из самых сложных решений в моей жизни. Честно говоря, я не совсем понимаю, почему Ипатия не забрала Юмелию и не уехала в Океанос. Так было бы правильнее.
– Я могу сказать тебе почему.
Бозен на секунду задержал на ней взгляд, а потом наклонил голову в знак признания ее откровенности.
– Да, ты права. Я тоже это понимаю. Но, Шалорис, я не могу дать им то, чего они желают.
Внутри у нее все перевернулось. Сердце забилось почти болезненно, под мышками стало влажно.
– Не пугайся так! – Бозен встревожился. – Тебе не придется править еще очень долгое время, если только со мной ничего не произойдет.
– О боги, нет, – прохрипела Шалорис.
Царь улыбнулся и коснулся ее щеки.
– Но ты же еще можешь взять себе жену, – продолжала Шалорис, – и стать отцом.
Слова громоздились друг на друга в отчаянной попытке Шалорис убедить отца изменить решение. Внезапно от ее тревоги насчет того, что Ипатия с Юмелией могут сделать, не осталось и следа, и осталось одно лишь желание: чтобы ее освободили от надвигающейся на нее непомерной тяжести.
– Я не могу.
Шалорис удивленно захлопала глазами.
– Не можешь?
– Я больше не могу иметь детей. – Бозен произнес это с некоторой грустью, но оставаясь удивительно собранным. Словно это было давно известным фактом, новостью, с которой он смирился еще в прошлом.
– Откуда ты знаешь? У тебя две дочери.
– Просто не могу. Я знаю. – Тон был достаточно резким, и Шалорис поняла, что тема закрыта. – Я не выберу Юмелию, потому что мать скверно воспитала ее. Она не подходит. Им неведомо, что у меня есть уши по всему городу и мне известны их истинные чувства к нашему народу.
«К людям», – подумала Шалорис.
– Они станут погибелью для той Атлантиды, какую мы знаем сейчас.
В его словах был пророческий смысл, который позже отзывался в памяти Шалорис снова и снова. Волосы на ее затылке встали дыбом, руки и ноги похолодели.
– Мне нужно, чтобы именно ты стала царицей, так необходимой нашему государству, после того как уйду я.
Отец Шалорис, могущественный царь Бозен, соскользнул со скамьи и опустился перед ней на колени. Взял ее вторую руку, теперь обратившуюся в лед. Заглянул дочери в лицо.
– Я вижу, что тебе не хочется, – проговорил он мягко, – но, дочь моя, ты та, кого я выбрал. Ты не останешься одна, никогда не останешься. Я буду рядом, стану учить тебя и показывать, как нужно править, чтобы впоследствии, когда придет время, ты смогла заменить меня. Ты окажешь мне честь,
