Заслуженная пышка для генерала дракона - Кристина Юрьевна Юраш

Сердце — колотилось. Тело — дрожало. Но я — встала.

— Господин генерал, — прохрипела я, сползая с кровати, как снежная лавина с горы, — вы… великолепны.

Он обернулся. Увидел меня. Его глаза распахнулись. Потом — сузились.

— Вы не должны были вставать, — сказал он, подходя ко мне. — Вам нужно отдыхать.

— Мне нужно — готовить девочек, — улыбнулась я, чувствуя, как ноги подкашиваются, но держась за спинку кровати, как за поручень. — А вы… вы уже всё сделали. Просто… немного не так, как я бы сделала. Сейчас я… эм… внесу последние штрихи.

Я понимала, что генерал очень старался. Что он хотел помочь, хоть и не должен был! Это было бесценно! Даже прическа Тайгуши была бесценной, потому что… её сделал он. Своими руками. Герцог. Генерал. Дракон. Кто бы мне сказал неделю назад, что генерал Моравиа будет крутить гнездо на голове Тайгуши, я бы держалась от этого человека подальше. Мало ли, что у сумасшедшего на уме!

Я подошла к Тайге. Потрогала её «гнездо».

— Шедевр, — сказала я. — Просто… шедевр в стиле "вихрь". Но… давайте чуть-чуть… сгладим. Чтобы не пугать судей. Они и так нервничают.

Я взяла щётку. Начала аккуратно разбирать. Тайга морщилась, но молчала. Я распустила ее волосы, и они засверкали блестками.

Я даже отошла на несколько шагов.

А ведь выглядит круто! Я что-то до такого не додумалась! Гениально!

Потом я направилась к Мэри.

— Бант… — я посмотрела. — Гениально. Просто… перенесём его… сюда. — Я сняла пояс, завязала его на талии, сделав бант сзади, как положено. Красиво. Элегантно. — Так — лучше. Теперь ты не будущая мама, а… будущая победительница.

Мэри засияла.

— Мы встали четыре часа назад, чтобы все-все успеть! — отчиталась Мэри. — И мы все успели!

Потом я подошла к Симбе.

— Веснушки — оставляем! — воскликнула я. — Все! Даже на лбу! Это — твоя визитная карточка! А губы… да, розовые. Но — с блеском! Чтобы сверкали, как твои глаза!

Симба захлопала в ладоши, когда я ловко стерла с нее коросту макияжа. И быстро поправила глаза.

Потом — к Спарте.

— Тени — идеально! — сказала я. — Господин генерал — гений! Оставляем! Только… чуть-чуть румян. Чтобы не «ледяная королева», а… «ледяная королева, которая ведёт здоровый образ жизни!».

Спарта улыбнулась, когда я дёрнула ее волосы и распустила их. На поверку валик оказался бутылкой. Что меня крайне удивило. Зато локоны получились невероятными. Крупные такие, как букли у кукол.

Я обошла всех. Поправила. Подкрасила. Подколола. Похвалила.

— Вы — прекрасны, — сказала я, глядя на них. — Просто… невероятны. Господин генерал — вы… молодец. Вы — настоящий грумер. Лучший, которого я когда-либо видела.

Он смотрел на меня. Молча. Его глаза — говорили больше, чем слова. В них — было всё. Усталость. Забота. Любовь? Нет, не любовь. Я не знала, что это. Но мне это нравилось.

— До выставки — пятнадцать минут, — произнёс он. — Вы готовы?

Я кивнула. И тут же стала натягивать платье и делать причёску.

— Готова. Даже если ноги откажут — я доползу. На коленях. С ринговкой в зубах.

Он улыбнулся.

Той самой улыбкой.

Тёплой. Искренней. Как будто он только что не красил девочек, а… дарил им будущее.

— Тогда — вперёд, — сказал он уставшим голосом.

“Замудохался бедный!” — пронеслась в голове мысль. И я нашла в себе силы улыбнуться.

И мы пошли.

Я — шатаясь, но — не падая.

Он — рядом. Как стена. Как опора. Подставив свою руку.

А за нами — шли четыре девочки. Красивые. Уверенные. Счастливые.

И с причёсками, которые запомнят на всю жизнь.

Даже если потом будут смеяться, вспоминая, как их готовил к рингу генерал Моравиа.

Глава 74

Мы вошли в зал не как участники.

Как армия, готовая к сражению.

Я в боевом платье, с ринговкой в руке, с глазами, полными надежды… и подозрения.

С Мароном сзади — как тень, как страж, как дракон, который только что понял: «Это не бал. Это — цирк. И я, видимо, в первом ряду».

Зал был… странный. Или я себя вчера чувствовала так хреново, что не обратила внимание, или он преобразился за одну ночь!

Не роскошный. Не золотой с завитушками и атмосферой возвышенности.

Нет. Северный. Как будто его вырубили изо льда и гранита, а потом приказали: «Сделайте красиво». Стены — из камня. Пол был натер так, что напоминал лед. Потолок — высокий. Под самым потолком на стенах, освещенных холодным светом, сидели странные птицы. Ой!

Тёте Оле пора зрение делать. Иначе такими темпами я скоро буду здороваться на улице с незнакомыми людьми.

Я присмотрелась.

Нет, не вороны. И не птицы. Суровые зайцы с оленьими рогами и крыльями. Небольшие. Статуэтки. Эти гремлины смотрели вниз с выражением: «Че? Развлекаться пришли? Да? А тут, между прочим, серьезное заведение!».

На троне восседал наместник.

Старый. Суровый. Борода — как у Одина. Взгляд — как у волка, который только что съел оленя и теперь думает: «Кто следующий?»

Рядом — судья. Местный аристократ. Худой. Надменный. С лицом, как будто его только что поймали за углом и заставили съесть лимон. Опытные люди на выставках всегда обращают внимание на настроение судьи. От него зависит всё!

Тут было ясно, что у нас близится «День Хорька» и половина, если не все, уйдут с «очхорями». — ОГО! — выдохнула я, оглядывая зал. — Участников мало! Очень мало! Это — подарок судьбы! Это — чудо!

Я чуть не запрыгала от радости. Наконец-то! Нет толпы. Нет давки. Нет сотни конкуренток с волосами до пят и улыбками до ушей. Только… пять пансионов и несколько одиночек. Пять. Как пальцы на руке. И один из них — мой. «Ласточкино гнездо». Скромный. Честный. Без подкладок, без приклеенных волос и накладных грудей.

— Ласточкино гнездо! — объявила я слуге, который записывал приехавших.

— Почему «Ласточкино гнездо»? — спросил Марон.

— Потому что в силу финансового положения мы умеем лепить из любого дерьма сложные формы, — усмехнулась я, чуть не прыснув от собственного экспромта.

А потом я увидела ее.

Мадам Пим.

Она стояла и улыбалась, будто она — хозяйка бала. Рядом — её девочки: Анна — новенькая. Красавица. Брюнетка. Победительница. Волосы — как шелк. Взгляд — как у принцессы, которая знает, что выйдет замуж не меньше, чем за короля.

Две другие девочки стояли рядом с ней, но их присутствие было менее заметным. Одна из них, казалось, была тенью самой себя, её взгляд был устремлён в пустоту, а движения — вялыми и безжизненными.