Дуэт с герцогом сирен - Элис Кова
Я помню, как впервые встретила Чарльза на рынке, потом он уже просит моей руки. А между этими событиями пустота. Что же там было? Несомненно, что-то… связанное с ним.
Я вдруг расплываюсь в озорной усмешке. Он считал, будто оставил след в моей душе, но сперва я лишила его всех законных притязаний на мою персону, теперь же вообще уничтожу всякую память о нем.
Жаль только, что Чарльз никогда не узнает, с какой легкостью я вычеркнула его из своей жизни.
Тринадцать
Следующим утром на рассвете ко мне в комнату приходит Лусия и под звуки песни водит руками над моим телом, но, в отличие от Ильрита, усиленно пытается не коснуться плоти. Ее стараниями на моей коже появляются темно-красные узоры, хотя и другого оттенка, чем после пения ее брата.
Вспомнив о нем, поспешно ищу какую-нибудь тему, чтобы отвлечься.
– А цвета имеют значение? – уточняю я, ожидая, пока она начнет наносить следующую серию узоров.
Лусия зависает у меня за спиной и, судя по едва заметным токам, держит пальцы где-то между правым плечом и позвоночником. Когда ее песня цветными узорами проникает в плоть и застывает на коже, возникает ощущение, будто она слегка царапает меня ногтями.
– Конечно. Красный символизирует силу, синий – удачу, черный – истину, зеленый – энергию, пурпурный – обещание, желтый – благоденствие…
Она продолжает перечислять цвета, большинство из которых еще не отметились на моей плоти.
– Похоже, когда помазание закончится, я превращусь в настоящее произведение искусства.
– Это точно, – раздается в ответ ее непринужденный, мелодичный смех.
– А что значит золото? – Я указываю на узоры, изменившиеся после моей вчерашней песни.
– Что помазание запечатлелось в вашей душе. Вы и в самом деле становитесь такой же, как старейшие, поэтому сможете предстать перед ними, не поддавшись при этом безумию. – Лусия убирает руку. Сегодняшнее помазание вышло короче предыдущего, и меня это вполне устраивает.
Тут на балконе материализуется Фенни.
– Пойдемте. Лорд Ильрит ждет вас в амфитеатре.
– Конечно.
– Берегите себя, ваша святость, – склоняет голову Лусия.
– Можно просто Виктория, – напоминаю ей.
Лусия только улыбается в ответ. Не знаю, получится ли в скором времени убедить ее отказаться от почтительных обращений.
Я плыву следом за Фенни. Сперва мне чудится, будто толщу воды пронзают лучи рассветного солнца, но, присмотревшись, понимаю, что вижу ту самую красноватую дымку, которую заметила еще в первый день.
«Вероятно, это и есть гниль».
– Вон там, вдалеке? – уточняет Фенни.
– Да. – Подавляю вздох, поскольку мысль вырывается непроизвольно.
– Она самая. Герцог Ильрит силой Острия Рассвета помогает удерживать ее подальше от наших земель. Однако часть гнили неизбежно просачивается внутрь, особенно в такие дни, как сегодня, когда течения замедляются и не относят ее во впадину.
– Эта гниль способна через впадину проникнуть в мой мир? – Если духи и чудовища нашли способ пробираться через Грань, то почему сквозь нее не может просочиться и эта зараза?
Фенни на миг замирает, однако тут же спохватывается и плывет дальше.
– Я не слишком разбираюсь в делах древних богов, в отличие от Лусии, но, наверное, вполне возможно. Если герцогства Вечноморя падут под напором ярости лорда Крокана, вряд ли что-то сможет удерживать гниль здесь. Мы боимся, что она уже распространяется по всему Срединному Миру.
– И моя задача – подавить ярость Крокана…
– Если на нас снизойдет милость свыше.
– Не слишком-то уверенно, – замечаю я.
– Прежде мы не приносили в жертву людей, поэтому результат непредсказуем.
Фенни даже не подозревает, что, говоря о невозможности что-то сделать, лишь побуждает меня сильнее стараться.
– Вам следовало объяснить все это с самого начала.
– Как так? – Фенни оглядывается через плечо. В этот миг мы как раз через дыру в потолке вплываем в сокровищницу Ильрита.
– Ради защиты своей семьи я с радостью пожертвовала бы чем угодно, даже жизнью. – Они многим помогли мне и столько всего из-за меня пережили. Это самое малое, что я могу для них сделать.
– Тогда хорошо, что вы теперь знаете.
Она плывет к туннелю, но я задерживаюсь в комнате, снова рассматривая все эти удивительные безделушки, отчасти напоминающие о доме.
– Фенни.
– Да? – Заметив, что я уже не следую за ней, сирена тут же останавливается. В ее тоне сквозит легкое нетерпение.
– Как герцог Ильрит все это собрал?
– Люди отлично умеют замусоривать собственные моря, – просто отвечает она. – По крайней мере, насколько я слышала. С тех пор как закрыли Вечноморе, лишь герцогам при наличии разрешения позволено выходить за его пределы. А прежде я редко покидала герцогство.
– Значит, Ильрит подобрал все эти вещи с морского дна?
– Да.
– Наверное, на это ушли годы.
– Воистину. – Не очень понимаю, какой смысл она вкладывает в это слово.
– Но зачем? – Мне до сих пор трудно представить, как герцог плавает по морям, собирая мусор. Может, он просто возмущен тем, что мы засоряем его воды всяким хламом? Но зачем в таком случае его хранить? И почему он называет эти вещи своим «сокровищем»?
– Герцога увлекает это занятие. И не мне его судить. – Фенни складывает руки на груди и под моим изучающим взглядом опускает голову.
– Вы тоже не понимаете причин, верно?
– Я всегда занималась внутренними делами Вечноморя. Если его светлость по той или иной причине не может решить какой-то вопрос, я беру его на себя. Если он не в состоянии что-то сделать, для этого есть я. Меня волнует исключительно благополучие нашей семьи и нашего народа, – отрывисто сообщает она.
Иначе говоря, Фенни дает понять, что не обязана копаться в мотивах герцога, да и не испытывает особого желания. Однако в ее словах кроется что-то еще. Некая фанатичная преданность своему делу? Неужели она считает, будто Ильрит не слишком годится на роль правителя? Как по мне – учитывая все, что я видела до сих пор, – герцог гораздо больше заботится о своем народе, чем большинство известных мне лидеров. Взять хотя бы лордов Тенврата, многие из которых предпочитают проводить время в своих салонах, попивая вино и не стремясь чего-то добиться.
– Вы невысокого мнения о своем брате, верно?
Фенни застывает, явно застигнутая врасплох.
– Дерзости вам не занимать.
– Возможно, – киваю я.
Вполне справедливое замечание, ведь своим вопросом я по сути нарушаю границы дозволенного, проверяя, насколько далеко могу зайти. Слова на грани оскорбления обычно побуждают собеседника начать оправдываться, сообщая ту правду, которую в противном случае он мог бы утаить. Несмотря на мою колкость, Фенни продолжает разговор, как я, собственно,
