Тетушка против - Тата Алатова
— Коль свет дневной в объятиях тьмы погаснет, я стану заревом, что льнет к твоей ладони. Пусть время нашу вечность развеет в песок, и после ста смертей спасу тебя, мое сокровище, — пробормотала она себе под нос эпитафию на могиле Кристин. — Зарево, ладонь, сокровище… Да подойдите же, ваша светлость! И захватите нож из корзинки.
Рауль так и сделал, правда двигался он слишком вяло, будто так и не пришел в себя от ее наставлений. Что же, ему очевидно понадобится время, чтобы внять голосу разума. Избалованный аристократ, не думающий ни о чем, кроме сиюминутных и эгоистичных порывов!
Маргарет нетерпеливо забрала у него нож, вязала его руку в свою и аккуратно провела острием по кончику его пальца.
— Если в деле замешаны алхимики, — пояснила она, — то они просто помешаны на всем кровавом. Попробуйте теперь приложить свою ладонь.
Рауль, даже не вздрогнув от пореза, послушно последовал ее совету. И тогда золотистый отпечаток поддался его прикосновению, рассыпался хрустальной слюдой, обнажив ржавый рычаг за собой.
Они некоторое время таращились на него, не веря своим глазам. Потом Рауль раздраженно потянул за железяку — та не дрогнула. Он потянул сильнее, и часть стены со громким скрипом отошла вбок, образуя небольшую нишу, где стоял узкий и длинный свинцовый ларец, призванный защитить свое содержимое от влаги, насекомых и других вредных воздействий.
— Ваше сокровище, — ошеломленно протянула Маргарет. Она всегда сомневалась в его существовании, не особо разделяя фантазии Рауля. И оказалась неправа.
Он нерешительно протянул руку, откинул крышку, вытащил то, что покоилось внутри, а потом вдруг громко расхохотался, запрокинув голову.
Это был, кажется, меч, надежно упакованный в грубые ножны из мореного дуба, покрытого толстой кожей. По длинной рукояти бежала надпись: «иди и завоюй себе этот мир сам».
Глава 16
Тусклый меч лежал на столе, разделяя их с Пруденс, отчего казалось, что Рауль находится внутри рыцарского романа, а не в своих собственных покоях. Весело полыхал в камине огонь — Жан расстарался. Так и не тронутый пирог тихо черствел на блюде.
Опустошение накрывало с головой, и ничего больше не хотелось. Ни разговаривать, ни спорить, ни спать, ни есть, ни хотя бы двигаться. И дело было не в том, что вместо таинственных сокровищ, которые спасли бы Флери от разорения, отыскалось лишь бесполезное оружие, а в том, что Пруденс объявила о своем отъезде.
— Мне больше нечего здесь делать, — объяснила она, тоже расстроенная и все еще сердитая. — Клад найден, а помолвку вы намерены разорвать.
— Так что же, — язвительно отозвался он, — мне жениться на вашей племяннице, чтобы остаться рядом с вами?
За что оказался награжден таким взглядом, что лучше бы пощечиной, честное слово.
С тех пор они оба молчали, устало таращась на огонь.
День выдался бесконечно долгим и трудным, и правильнее было бы идти спать, но ни один из них не шевелился.
— Я тоже вернусь в Арлан, — наконец проговорил Рауль, — и объяснюсь с Жозефиной.
— Что же вы ей скажете? — почти равнодушно спросила Маргарет.
— Что она слишком хороша для меня…
— Такие речи лишь подогревают неопытных девиц.
— Да все равно. Признаюсь, что делал ей предложение по расчету, а теперь мое положение несколько поправилось и я не столь остро нуждаюсь в богатой невесте.
— Это разрушит ее веру в себя и испортит вам репутацию. Впрочем, Пеппа станет умнее и осмотрительнее…
— Циничнее, — горько согласился он.
— Я надеюсь, ваш визит станет последним. Ни к чему продлевать это знакомство, — сухо произнесла она и наконец поднялась. — Прощайте, ваша светлость. Я уеду завтра же утром.
— Всего вам доброго, Пруденс.
***
Гитара, верная спутница всех любовных неудач Рауля, в эту ночь осталась забытой. Он так устал, что не хотелось музицировать или слагать сонеты. Казалось, как только голова коснется подушки, он тут же заснет, однако не тут-то было. Часы сменяли друг друга, на востоке уже высоко поднялось неугомонное солнце, а он так и лежал с открытыми глазами, безразлично глядя на незашторенное окно.
Резкая отповедь, полученная на закате, не разбила его сердца, разумеется, нет. Мало ли в этом мире таких же Пруденс, розовощеких, притягательных, и что самое главное — более доступных.
Рауль всегда философски принимал женские отказы, полагая, что, не напившись в одном источнике, он легко утолит жажду в другом. Однажды его отвергла сама маркиза Онур, блистательная и любвеобильная. Это послужило поводом для многочисленных шуток, и Рауль смеялся над произошедшим громче всех.
Сейчас, когда Пруденс собиралась покинуть замок, его воображение быстро лишало ее всяких достоинств. Несносная, твердолобая дамочка, вот она кто! Пусть выходит замуж за своего виноградаря, подумаешь, велика важность!
Рауль уже почти уверил себя в пустяковости их знакомства, когда раздался цокот копыт и шум колес экипажа. Стало быть, Пруденс решила уехать, не попрощавшись. Совершенно разочаровавшись во всем на свете, он закутался в одеяло и отвернулся к стене.
Однако спустя несколько минут в его комнату постучали, а потом раздался женский голос, полный той звучности, к которой он успел привыкнуть.
— Вставайте, ваша светлость. Там снова изволила явиться Пеппа. Поразительно, у этой девицы совершенно нет гордости.
— Кто? — резко сел он в постели, уставившись на Пруденс во все глаза. Больше всего его изумило то, что она все еще здесь, а вовсе не внезапный приезд невесты.
Впрочем, твердолобая дамочка была одета в дорожное платье, плащ и шляпку и явно собиралась слинять с утра пораньше, да только ее племянница оказалась проворнее.
— Вздорная дурочка, — проворчала она, решительно недовольная. — Что она себе воображает? Что может наносить визиты холостым мужчинам, когда ей только вздумается? Мне нипочем не выпихнуть девицу замуж, если об этом станет известно. Особенно после того, как вы ей откажете. Да вставайте же быстрее! И не вздумайте принимать Пеппу, как герцога, в одной ночной рубашке.
Повинуясь ее сурово сведенным бровям, Рауль выбрался из постели и отправился в небольшую туалетную комнатку, примыкающую к спальне, чтобы переодеться. Без вышколенного камердинера, с которым пришлось проститься, покинув Арлан, его гардероб находился в полном беспорядке, шелковые и шерстяные чулки смешались, а подвязки и вовсе куда-то запропастились. Нацепив на себя первое, что попалось под руку, и ужаснувшись отражению в зеркале, Рауль отвел взгляд от темной щетины, пригладил волосы и решил, что готов к расторжению помолвки.
— Что вы намерены делать? — спросил он у Пруденс, которая
