Сласти, страсти и тайны королевского двора - Тиро Томое

— Вот-вот, доченька, — словно прочитав мои мысли, сказала старушка, — клубочек укатился. Уж такой он озорной! Всё куда-то сбежать пытается. Ты подай мне его, будь лаской!

Незнакомая старушка. Я тут уже неделю, со всеми постояльцами перезнакомилась, а эту весёлую затейницу впервые вижу. Старушка улыбнулась, отчего вокруг пронзительно зелёных и необычайно молодых глаз соткались весёлые морщинки, и кивнула куда-то под корни вяза.

— Туда укатился, шельмец! – подсказала она направление.

Говорить совершенно не хотелось, но чепчиковая старушенция вряд ли так просто отвяжется. Я молча поднялась с места, проследила, куда тянется бракованная нить и нашла беглеца. Клубок, ловко обойдя пышные кустики цветущих одуванчиков, спрятался под толстым корнем вяза, слегка выступающим над землёй. Я вытащила его, отряхнула от травинок и прилипших комочков влажной земли, смотала нитку, идя по ней, как Тесей в лабиринте, и только потом передала клубок старушке. Кивнула и вернулась на место.

Даже такое простое действие вызвало усиление сердцебиения и одышку. Навалилась дикая слабость, которая принесла за собой ледяные капельки пота, усеявшие лоб и бледные щёки.

Надо было сунуть под язык таблетку, позвать медсестру, но я просто откинулась на спинку скамейки и закрыла глаза.

Сколь верёвочке не виться, а конец всегда под корнем вяза, во влажной и тихой земле.

— Наслаждаешься?

Старушка снова решила навязать мне беседу, но я в очередной раз проигнорировала соседку.

— Наслаждаешься, — констатировала старушка своим навязчивым, как песня на повторе, голосом, — упиваешься слабостью своей и хрупкостью. Устала сильной быть. Устала людям помогать. Жить тебе надоело. Воевать с Костлявой Хозяйкой. Сколько раз ты ей проигрывала? Ась? А сколько из рук Хозяйки души выдирала? Прямо с границы уводила. А теперь, когда она дышит своим мёртвым дыханием тебе в затылок, ты бороться перестала. Отчего так, Марь Васильевна?

Ты гляди, какая прыткая старушенция! Уже и имя моё вызнала, и послужной список.

— Борьба окончена. Нет больше пороха в пороховницах, — прохрипела я, чувствуя, как заходится уставшее сердце, — у хирурга век короткий.

Старушка захихикала. Противненько так, словно издевалась.

— А хочешь ли ты, свет девица, на другие миры взглянуть? Жаль такой разум светлый просто так Хозяйке отдавать.

— Нет их. Миров других.

— А куда ж они делись? – искренне удивилась старушка.

А тут уже удивилась я, даже боль за грудиной куда-то испарилась. Нет, не словам навязчивой старушенции, а её внезапно изменившемуся голосу. Из старческого, надтреснутого он стал звонким, молодым, наполненным жизнью и силой.

Кряхтя, я повернула голову. Пришлось удивиться ещё раз. Вместо старушки в чепчике на скамейке сидела молодая красивая женщина. Солнце путалось в золоте её волос, трава проигрывала насыщенной зелени её глаз. Халат превратился в изящное платье, расшитое вычурной вышивкой.

Только одно осталось неизменным – плотный клубок нитей на её раскрытой ладони. А вот спицы просто испарились.

— Вспомни, что ты в детстве больше всего любила? О чём мечтала? Неужели не хочешь вернуться к тем светлым мечтам? – ласковым мелодичным голосом спросила женщина.

Мечтала? Да-а, было когда-то. Совсем мелкой, ещё до того, как увлеклась биологией и анатомией, я мечтал стать кондитером, как соседка по лестничной площадке.

Как сейчас помню…

Пышная, румяная теть Люба приходила с работы в одно и то же время, принося в авоське кривые пирожные. Нет, то было не воровство. Отбракованные эклеры, кривоватые безе, обломанные по краям песочные корзинки – всё это теть Люба собирала и вечером приносила нам, дворовой детворе. Так она делилась теплом своей души.

Своих детей теть Любе бог не дал.

— Кондитером хотела стать, — растерянно произнесла я.

И откуда только всплыло это воспоминание? Ведь я и думать забыла про него давным-давно.

— Так ведь ещё не поздно, — склонила женщина голову на бок, — будет чем на старости заняться.

Внезапно боль вернулась, набрав силу.

— Поздно, слишком поздно, — прохрипела я, хватаясь за сердце и откидываясь на спинку скамейки.

— Хм, а в другие миры ты всё-таки не веришь? – всё не отставала красавица.

Я раздражённо мотнула головой. И что она привязалась? Миры, мечты… есть только больная реальность, в которой у меня нет сил даже на последнее прощание с детьми!

Сквозь боль пришло озарение. Чего я с ней разговариваю? Она же чистая галлюцинация. Как часто старушки превращаются в молодушек? То-то, же! Ни-ко-гда!

Галлюцинация старушки-молодушки не унималась.

— Вот теперь и я могу действовать. Держись, Марь Васильевна! Выле-етай!

В теле возникла лёгкость. Я раскрыла глаза и испуганно вскрикнула.

Я сидела на скамейке, закрыв глаза и откинувшись на спинку.

Но ведь я стояла на траве, босая и лёгкая, как пушинка!

— Вот тебе раз! – расхохоталась зеленоглазая галлюцинация, — а сейчас будет два!

В воздух взлетел клубочек, выпустил нить и закружился надо мной, стоящей, разинув рот.

— Делай –три ! – весело скомандовала старушка-молодушка и звонко хлопнула в ладоши.

Клубочек превратился в огромный зелёный глаз, моргнул, а потом ринулся на меня, грозя поглотить чёрным провалом зрачка. И ведь поглотил!

Темнотой заволокло пространство, в ушах засвистел ветер и заговорили тысячи голосов одновременно. Тошнота скрутила желудок, спазм сжал горло. Всё закончилось так же внезапно, как и началось.

Я лежала на спине. Надо мной занимался розовый рассвет, вокруг чирикали пташки и порхали жужжащие насекомые.

Мне было холодно, мокро и голодно.

— Эй! – пошевелила я непослушными руками, — эй, кто-нибудь!

Но вместо слов с моих губ сорвалось мяуканье. Я проморгалась и попробовала снова.

— Люди!

Опять неудача!

Попыталась опереться в землю и подняться, чтобы осмотреть место, где оказалась, но слабое тельце плохо мне повиновалось. Оно словно ещё не до конца сформировалось вокруг моей души, от того было мягким, рыхлым и крохотным!

Боже, я что младенец?!

Истошный вопль сорвался с губ. Я крыла мир, на чём свет стоит, ругалась так, как ни разу в жизни до этого. Материлась, плевалась, вопила…

Но в воздухе разносилось только детское кряхтение, похожее на кошачье мяуканье!

Внезапно свет исчез. От испуга я замолчала, прислушиваясь к тому, что творится вокруг.

Зазвучал ласковый мужской голос, полный заботы и беспокойства.

— Успел, всеотец хранитель. Теперь можно и поглядеть. Эх, Богиня-шутница! Кто