Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Она дрогнула и встала, наткнувшись на незримую преграду. Зашарила руками по воздуху. Сдвинулась в сторону, пытаясь обойти эту стену. У конца черты она снова подалась к Куприяну – и он, за эти мгновения опомнившись, вскинул посох и со всей силы ударил нежить по голове.
Раздался громкий гулкий треск, и голова, сорвавшись с шеи, покатился по земле. Безголовое тело рухнуло, тонкие пальцы заскребли по углям, погружаясь в них и чернея. Голова подкатилась к самым ногам Куприяна. Он попятился – голова потянулась за ним, как привязанная. Он было примерился ударить еще раз, надеясь разбить ее вдребезги – но рассмотрел, что это вовсе не голова, а глиняный горшок с шарообразным туловом и узким горлом. В горле горшка зияла тьма, и Куприян сразу понял – пустой.
– Явился, стало быть! – раздался глухой, скрипучий, полузабытый, но знакомый голос.
Куприян поднял глаза. К нему обращался тот младенческий трупик, что поначалу лежал на груди мнимой Устиньи. Теперь он сидел, глядя на Куприяна, а на личике младенца ребенка было мрачное, совершенно взрослое выражение. Густой голос так не шел к этому тельцу, что это вызывало дрожь само по себе.
– Это ты, Моченец! Я за вами пришел, – ответил Куприян. – Вы нужны мне, помощнички мои. Полезайте в горшок.
– Еще чего захотел! – резким, визгливым голосом ответил другой детский трупик: он выглядел как принадлежащий девочке лет семи, старшей в этой чудовищной семейке, но голос был не женский и не мужской, а примерно как если бы заговорила старая рассохшаяся скамья. – Ты нас бросил, к другим ушел. Теперь мы тебя знать не хотим. Разве что сам с нами будешь.
– Мы тебя любииилии… – заныл дух, принявший облик мальчика лет трех, и очень правдоподобно заплакал в три ручья. – Служили тебееее, угождааалиии…
– Или худо служили? – язвительно ответил «младенец». – Ни у кого не было слуг вернее да проворнее, ни на этом свете, ни на том!
– Врешь! – резко ответил Куприян. – Подвели вы меня, Кощеевы дети! Самого легкого дела не сумели сделать, опозорили меня, осрамили! Через тот позор я вас и бросил, да и всю прежнюю жизнь мою. Простая девка одолела вас. – Он поглядел на якобы труп Устиньи, лежавший без головы. – Ну и на что вы мне нужны были, сквернавцы бесполезные? Только и можете, что по ночам на росстани выть!
В куче безликих тел у сгоревших ворот еще что-то зашевелилось. Куприян бросил туда настороженный взгляд, стараясь не выпускать из вида чудовищных чад. Медленно поднялось тело – крупное, имевшее вид взрослого мужчины. Мертвец поднял голову, провел руками по лицу, потом убрал ладони и взглянул на Куприяна. И тот содрогнулся всем телом: на него смотрел почти что он сам, только моложе на несколько лет.
– Напрасно ты внучков моих бранишь, Неданушка, – с печалью сказал другой Куприян. – Служили они тебе верно, усердно, и дел наделали много. Меня лихой наглой смертию извели, и жену мою бедную, Фотиньюшку-свет, да и тебя самого мало не отдали дьяволу в лапы. Так ведь?
– Бестужа… – невольно пробормотал Куприян.
Он знал: здесь все не настоящее, все – злые мороки. Но не мог вырваться из чувства, что на него смотрит его родной младший брат. Тот, что подобно иным святым, родился в семье идолопоклонников, но еще в отрочестве выбрал Христову веру, порвал с семьей, уехал в дальний край – в Новгород, там не просто крестился, но и выучился, стал священником и вернулся в родные края учить вере других. И погиб по вине кровного родича – его, Недана-Куприяна.
– Ты ведь, Неданко, лихую болесть наслал на меня с женой, – продолжал тот, кто от рождения звался Бестужей, а умер как отец Евсевий, священник в Марогоще. – Только дочь мою единственную Господь спас от твоих происков. Она-то этим чадам не по зубам оказалась. И сама устояла, и тебя еще от смерти лютой и от мрака вечного спасла. А ты чем ей отплатил? Пока ты здесь бродишь, ее там в Сумежье уже кольями забили за черную порчу…
Куприян не успел осознать смысла этой речи, как вдруг что-то больно вцепилось ему в ногу сзади. Он дернулся и оглянулся: девочка лет пяти подползла тихонько и запустила ему в ногу зубы, острые и крепкие, как у собаки. Во время перепалки она не сказала ни слова и не открыла глаз, притворяясь совсем мертвой, вот он и упустил ее из виду.
Вскрикнув, Куприян обрушил на нее посох. Остальные твари, отвлекшие его разговором, только и ждали этого мгновения: разом завопив и заревев, бросились на него.
Куприян отскочил, выигрывая пространство, и широко отмахнулся посохом. Сбил в полете наземь «младенца», что прыгнул на него и полетел, словно чудовищный шмель. Тут же угостил «мальчика»-плаксу, отбросил назад. «Отец Евсевий» ловко поймал «внучка» в полете и тут же метнул в Куприяна; пришлось и Куприяну проявить ловкость, еще в воздухе ухватить мальца за холодные ножки и швырнуть обратно. Визжащий снаряд угодил в грудь «Евсевию», и оба рухнули в груду багровеющий углей. Дикий вой оглушил; туча горячего пепла взмыла вверх, окатила Куприяна. Пользуясь мгновенной передышкой, Куприян схватил младшую «девочку» и швырнул в сторону горшка.
– Вихрушка, полезай в горшок!
Девочка на вид была гораздо больше горшка, однако ее живо втянуло в черное горлышко.
– Ну, давай сюда, Темнуха, подходи! – Куприян поманил «старшую девочку». – Думаешь, не узнал я тебя, неладная сила? Боишься, росомаха старая? Правильно боишься. Сейчас я тебе твою головенку откручу.
– Мама! – голосом старой лавки вскрикнула «девочка» и спряталась за лежащим телом Устиньи.
Тело зашевелилось. У него больше не было головы, однако оно поползло, огибая черту, к Куприяну. Встать оно не могло и ползло с усилием, рывками, как огромная и явно нездоровая гусеница. Куприян сосредоточенно ждал, прикидывая, как вернее ее одолеть.
Внезапно тело вскочило. Вместо головы на плечах его сидела верхом «девочка».
– Хватай его, мерзавца! – завопила она тем же надрывным деревянным голосом. – Он дедушку с бабушкой сгубил! Вон он, вон он!
Протянутая ручка, тонкая и измаранная в золе, указывала на Куприяна. Тело Устиньи кинулось вперед, как будто глаза «девочки» стали его глазами; чудовище с двумя парами рук, как исполинское насекомое, пыталось схватить Куприяна.
– Вихрушка! А ну… помогай! – выкрикнул он, уворачиваясь. – Помогай… я сказал… тьма!
Из горшка
