Землянка для опасных командоров (СИ) - Островская Елена Александровна
А я чувствовала, как по моим жилам разливается не знакомая Свете робость, а старая, дикая, первобытная ярость Реи. Горячая волна гнева подкатила к горлу, сжимая его.
– Как она смеет? – пронеслось в голове. – Как смеет копаться в этом, вытаскивать на свет то, что должно было навеки остаться погребённым под слоями новой жизни?
Но вместе с гневом, холодными щупальцами, поднимался из глубин памяти и леденящий ужас Светы. Потому что обрывки воспоминаний, вырванные её словами, были настоящими. И они были ужасны. Я физически ощутила на коже призрак грубых рук, запах мужского пота и власти.
— Ты права, — сказала я, и мой голос прозвучал чужим, низким, отлитым из холодного металла. — Я была живой. Я чувствовала каждый удар, каждое унижение, каждый взгляд, прожигавший кожу. Я боялась до тошноты, до потемнения в глазах. Но та девушка… та сломленная тень… она не выжила бы здесь. Её растоптали бы в первую же неделю.
Я подняла голову и посмотрела прямо на Зарину, вкладывая в свой взгляд всю сталь, всю непоколебимую твёрдость, на которую была способна.
— То, что случилось на Вольваросе, было адом. Но это был чужой ад. Ад для кого-то другого. Я прошла через него и вышла с другой стороны. Сильнее. Закалённей. И я не позволю никому, даже тебе, тащить меня обратно в те воспоминания. Они — пепел. И я не намерена вдыхать его, отравляя всё, что у меня есть сейчас.
Зарина отступила на шаг, её лицо побледнело, а в глазах мелькнул неподдельный, животный страх. Она увидела в моих глазах не ту «тигрицу», о которой говорила с восхищением минуту назад, а нечто более древнее, холодное и абсолютно неуязвимое.
— Прости, — выдохнула она, опуская глаза. — Я не хотела… Я просто…
— Ты просто испугалась, что я забыла, кто я есть, — безжалостно закончила я за нее.
— Наверно…
— Но я не забыла. Я просто выбрала, что из моего прошлого заслуживает того, чтобы остаться со мной. А что — нет. И боли с Вольвароса — в этом списке нет.
В этот момент ко мне подошёл Кай.
Он не слышал всего разговора, но его внутренний барометр, настроенный на малейшие изменения моего состояния, безошибочно указал на бурю. Его большая, сильная рука легла мне на плечо — тяжёлая, твёрдая, оберегающая. Его тепло через тонкую ткань платья жгло кожу, напоминая о другой реальности, о другой силе.
— Всё в порядке? — его голос был низким, грудным, предназначенным только для моих ушей, и в нём читалась готовая в любой миг вырваться наружу ярость.
Я положила свою руку поверх его, чувствуя под пальцами знакомые шрамы на его костяшках, каждый из которых был историей, каждый — частью той силы, что теперь защищала меня.
— Всё в порядке, — ответила я, и на этот раз мой голос звучал твёрже, увереннее, отливаясь в форму благодаря его прикосновению. — Мы просто… вспоминали старые времена. Не самые лучшие.
Его взгляд скользнул по моему лицу, выискивая следы слёз или паники, потом перешёл на испуганное, застывшее лицо Зарины. Он всё понял. Без слов. Его пальцы слегка сжали моё плечо.
— Времена меняются, — произнёс он, обращаясь уже к Зарине, и в его голосе прозвучала не угроза, а констатация непреложного факта. — Люди — тоже. Важно не то, что было. А то, что есть сейчас.
Рейнхард, молча наблюдавший за всей сценой с невозмутимым лицом телохранителя, кивнул, его пронзительно-светлые глаза были полны понимания.
— Мой отец говорил: «Не оценивай меч по шрамам на клинке, если хочешь понять его настоящую суть». Важно не то, как его ковали и в каких битвах он был, а то, что он собой представляет сейчас. И в чьих руках находится.
Наступила неловкая, тягучая пауза.
И тогда Элиан, всегда мастерски чувствующий настроения и умеющий вовремя разрядить обстановку, поднял свой бокал с почти нетронутым вином. Его улыбка была лёгкой, но в глазах читалась лисья хитрость и понимание всей глубины произошедшего.
— В таком случае, я предлагаю тост! — провозгласил он, и его голос зазвучал празднично и беззаботно, словно ничего и не произошло. — За новых друзей. И за то, чтобы наше общее будущее было значительно светлее и приятнее, чем наше общее прошлое!
Мы подняли бокалы — неловко, с остатками напряжения, с опаской в глазах, но подняли. Лёд был сломан, но под ним оказалась не тёплая, ласковая вода, а холодная, глубокая река, таящая в себе скрытые подводные течения и омуты.
Позже, когда мы провожали их в гостевые покои, Зарина на мгновение задержалась в дверном проёме, позволяя мужьям пройти вперёд.
— Свет… прости ещё раз. Я действительно не хотела ранить тебя. Это было глупо с моей стороны.
— Я знаю, — сказала я, и на этот раз в моём голосе не было металла, только усталость. — И я не ранена. Я просто… другая. Та, прежняя, не выдержала бы и дня в моей нынешней шкуре.
Она кивнула, с трудом сглатывая комок в горле, и, повернувшись, ушла за своими мужьями, плечи её были опущены.
Я осталась стоять в полумраке пустого коридора, чувствуя, как Кай и Элиан окружают меня, словно живой, тёплый, дышащий щит. Их тела излучали тепло, а их внимание было приковано ко мне, выискивая малейшие признаки слабости.
— Она не враг, — тихо сказала я, больше для себя, чем для них, глядя в тень, где растворилась Зарина. — Но она — живое напоминание. О том, какой хрупкой и беззащитной я была. О той пропасти, из которой меня вытащили.
— Ты и сейчас не железная, — мягко, почти шёпотом произнёс Элиан, его пальцы нежно коснулись моей щеки, заставляя меня вздрогнуть от внезапной нежности. — В тебе есть трещинки. И это хорошо. Это делает тебя живой. Настоящей.
— Но теперь у тебя есть мы, — добавил Кай, его голос был твёрдым, как гранит, а рука легла на мою талию, притягивая меня к себе так, что я ощутила всю его мощь и силу. — И мы не позволим никому, даже твоим собственным призракам, причинить тебе боль. Мы твоя крепость. Твоя земля. Твои мечи и щиты.
Я закрыла глаза, позволив их поддержке, их силе, их абсолютной, животной уверенности в себе обволакивать меня, как кокон. Они были моим настоящим. Моим будущим. Моей страстью и моим спасением. А Вольварос… Вольварос остался в прошлом. И я была полна решимости оставить его там. Навсегда. Даже если для этого придётся наглухо запереть и опечатать дверь в ту часть своей души, где всё ещё плакала и металась та, прежняя, сломленная девушка.
И я захлопнула эту дверь.
Повернулась к ним. Взгляд Кая пылал мрачной страстью, взгляд Элиана — обещанием сладкой, отвлекающей ласки. Я потянулась к ним, впиваясь пальцами в ткань их рубашек, чувствуя под ней напряжение мышц.
— Тогда докажите, — прошептала я, и мой голос звучал хрипло и вызывающе. — Докажите, что настоящее сильнее прошлого. Что ваши прикосновения жгут сильнее, чем память о чужих.
И я позволила им увести себя.
Не в спальню, а в ближайшую полутемную библиотеку. Дверь захлопнулась с тихим щелчком, отрезая нас от мира.
И в следующее мгновение их руки были на мне, не нежные, а требовательные, голодные, сметающие всё на своём пути.
Поцелуй Кая был грубым, властным, почти болезненным, он заявлял права, напоминая, чья я.
Поцелуй Элиана был искусным, сладким ядом, он заставлял забыть обо всём на свете. Одежда рвалась под их руками, но мне было всё равно. Я отвечала им с той же яростью, тем же отчаянием, впиваясь ногтями в их спины, кусая губы в поцелуях, глухо рыча в ответ на их низкие, одобрительные возгласы.
Они были не нежны.
Они были словно животные и именно это мне и было нужно. Чтобы чувствовать себя не хрупкой фарфоровой куклой, а дикой кошкой, которую взяли в стаю два сильных хищника. Они заставляли меня чувствовать каждую клетку своего тела, каждое нервное окончание, выжигая память о чужих прикосновениях огнём своих губ, рук, тел.
И когда я, запрокинув голову, закричала, цепляясь за Кая в порыве сладкого безумия, а тело Элиана врезалось в мои бёдра, я знала — они правы.
Я не железная. Я — живая. Горючая. И вся принадлежу им. И этому настоящему. А прошлое… пусть горит в аду.
