Лед и пепел - Мила Дуглас

Тэссия почувствовала холодок по спине. Валтор был свободен. И он знал… он знал слишком много. О ней. Об Александре. О том хрупком мостике, что начал возникать между льдом и пеплом.

– Сейчас не время думать о нем, – твердо сказал Миррель, словно угадав ее тревогу. Он взял сестру за плечи. – Ты ранена?

– Устала… Голова… – Она сделала глубокий вдох, пытаясь собраться. – Александр… он не знает…

– Знает. – неожиданно сказал Роан. Он вытащил из-за пазухи смятый лист пергамента с черной печатью снежного барса. – Нашел у одного из тех, кто тебя вез. Ордер Греймарков. Он протянул пергамент Тэссе.

Дрожащими руками она развернула его. Короткий приказ Александра: Наемников убить. Девушку доставить живой. Награда будет выдана в Дарнхольде.

Слезы снова навернулись на глаза Тэссии. Он знал. Он искал. И этот грозный, ледяной ультиматум был его способом сказать… что? Что она все еще его? Или что он не позволит никому другому сломать его добычу?

– Мы не в безопасности здесь, – сказал Роан, прерывая ее мысли. Его воинский взгляд сканировал темный лес. – Валтор мог послать еще кого-то. И Греймарк… его тени рыщут повсюду в поисках тебя. Он кивнул на восток. – Есть место. Старая застава нашего Фаэрона. Пойдем туда. Решим, что делать.

Миррель поддержал Тэссию, когда она сделала шаг. Ее ноги дрожали, но опора брата и Роана была нерушимой. Они двинулись вглубь чащи, оставив позади повозки, мертвых наемников и смрад смерти. Лес, их древний дом, казалось, обнимал их, укрывая от зла. Фаэрон шел следом, его старые глаза внимательно наблюдали за Тэссией.

Они шли молча, лишь хруст веток под ногами да шелест листьев нарушали тишину. Тэссия прижималась к Миррелю, впитывая его тепло, его живое присутствие. Радость от спасения была огненной птицей в ее груди, но ее крылья задевали холодные прутья тревоги. Валтор на свободе. Александр в ярости где-то там, в своем ледяном замке. Ее сердце, израненное и запутанное, разрывалось между двумя мирами – теплом спасенного брата и леденящей бездной чувств к тому, кто был и тюремщиком, и… чем-то большим.

Она была спасена. Но война – война за ее душу, за судьбы их земель – только начиналась. И где-то в темноте, как гадюка, затаился Валтор, готовый ужалить снова.

Глава 18

Тишина на заставе Фаэрона была иной. Не мирной, как в лесу перед рассветом, а тяжелой, гулкой, как воздух перед ударом грома. Каменные стены старого убежища, пропитанные запахом сушеных трав и дыма, впитывали каждое слово, каждый прерывистый вздох. Тэссия сидела на грубом деревянном табурете у потрескивающего очага, кутаясь в шкуру. Тепло огня не могло прогнать ледяную дрожь, шедшую изнутри. Роан, мрачный и неподвижный, как один из камней заставы, стоял у узкой бойницы, вслушиваясь в ночь. Миррель расхаживал по небольшой комнате, его шаги отдавались глухим эхом по каменному полу. Его лицо, еще недавно озаренное радостью спасения сестры, теперь было напряжено, брови сведены в жесткую складку.

– Ледяной тиран, Тэсса, – голос Мирреля звучал резко, скептически, нарушая тишину. Он остановился перед ней, скрестив руки на груди. – Он сломал тебя? Заставил поверить в его извращенную справедливость? Ты говоришь о нем… как будто жалеешь палача!

В его глазах, цвета темного меда, бушевал шторм – недоумение, обида, страх за сестру, запутавшуюся в паутине врага.

Тэссия подняла на него взгляд. Ее зеленые глаза, обычно мягкие как лесная трава, сейчас были глубокими колодцами боли и непоколебимой решимости. В них не было страха перед его гневом, лишь бездонная усталость и необходимость сказать правду, как вынуть занозу, гноящуюся под кожей.

– Он не просто тиран, Миррель, – прошептала она, и ее голос, тихий, но звонкий, как натянутая струна, заполнил комнату. – Он… жертва. Как и мы. Только его боль… она старше. Глубже. Она выжгла в нем все доброе, оставив лишь пепел и лед.

Она сделала глубокий вдох, словно набираясь сил перед прыжком в ледяную воду. Воздух в заставе внезапно стал густым, давящим. Даже Роан повернул голову, его лицо слегка напряглось.

– Помнишь истории про Войну Слез? Про набег на Дарнхольд? Про пожар в Башне Луны?

Тэссия не сводила глаз с брата, видя, как его лицо постепенно теряет краску.

– Нам говорили, что это воины Греймарка перессорились, случайная искра… или месть за пограничный конфликт. Ложь, Миррель. Вся ложь, посеянная змеиным приказом Ориона.

Она замолчала, давая словам достичь его сознания. Тишина натянулась, как тетива перед выстрелом. Пламя в очаге треснуло, выбросив сноп искр.

– Это был приказ нашего короля, брат. Холодный, расчетливый приказ. Участвовали отец Валтора…

Каждое слово падало, как камень в бездонный колодец.

– Он возглавлял отряд… возглавлял поджигателей…

Голос Тэссии сорвался, превратившись в хриплый шепот, полный невыносимой горечи. Она закрыла глаза, сжимая кулаки так, что костяшки побелели.

– …наш отец был с ним. Лорд Фенрис де Лис.

Тишина. Абсолютная. Оглушающая. Даже треск огня в очаге казался кощунством. Воздух кристаллизовался, превратившись в ледяные осколки, впивающиеся в легкие.

Миррель замер. Буквально. Казалось, его дыхание остановилось, сердце перестало биться. Он стоял, не мигая, уставившись на сестру широко раскрытыми глазами, в которых сначала мелькнуло дикое, животное непонимание, а затем – медленно, неумолимо – стал нарастать ужас. Настоящий, первобытный ужас, сметающий все на своем пути.

– Нет…

Вырвалось у него, звук был чужим, сдавленным, как скрип ржавых петель.

– Нет, Тэсса, это… это невозможно. Ты ошибаешься! Отец…

Он тряхнул головой, отгоняя кошмар.

– Он ненавидел жестокость! Он учил нас милосердию! Помнишь? Меч – последний аргумент, дети.

Голос его креп, в нем звенела отчаянная мольба, попытка уцепиться за рушащийся образ святого.

Тэссия покачала головой, слезы, наконец, прорвав плотину, беззвучно потекли по ее щекам, оставляя влажные дорожки на пыльной коже.

– Я видела доказательства, Миррель. Слуги, придворные… старые записи… Линара, служанка Александра, она помнит… помнит. И Александр… он знает. Он знает, чья я дочь.

Ее слова были ударами молота по хрустальному куполу его мира.

– Он видел в моих глазах… отца. Каждый день. Каждую минуту моего плена.

Миррель отшатнулся, как от удара. Он схватился за спинку грубого стула, его пальцы впились в дерево, побелев. Лицо его, благородное и резкое, исказилось гримасой невыносимой боли и тошноты. Он сглотнул, но ком в горле не исчез.

– Отец… – прошептал он, и в этом слове была теперь не любовь, а жгучий стыд и отвращение.

– Он… выполнял приказ Ориона и Вискарди? Как… как послушный пес?

Озлобленность прорвалась