Тени столь жестокие - Лив Зандер

Малир тащил меня вперёд, держа почти весь мой вес.

— Её там нет, Себиан.

Хорошо. Это хорошо.

— Заима?

— Её тоже уже нет, — тихо сказал он. — Мы только что нашли тебя. Остальные унесли твою сестру.

Унесли её.

Я ждал, что грудь наполнится облегчением.

Но оно не пришло.

Вместо этого в животе разверзлась чёрная тяжесть, оплела рёбра, сжала колючей болью под сердцем.

— Значит, Равенна спаслась? Где она?

Я зажмурился, позволив Малиру вести себя, чувствуя нашу связь. Но она не тянула. Не указывала путь.

Она только болела.

Болела так, что хотелось выть.

И вой разорвал лес. Тонкий, рваный, отчаянный. Крик, в котором слышалось разбитое сердце, безысходная тоска, звериная скорбь. Он переливался всхлипами, задыхался словами, не складывающимися в речь.

Я распахнул глаза. Передо мной — женщина на коленях в снегу, руки судорожно шарят по обугленному телу, над которым она рыдает.

Не просто женщина.

Марла.

Рядом стоял Аскер, ладонь на плече своей пары, взгляд в землю. Пока не поднял его.

И уставился на меня.

Желудок скрутило, к горлу подступила горечь.

— Г-где… где Равенна?

Аскер выпрямился, тело его трясло всё сильнее, чем дольше он смотрел. Брови сдвинуты, глаза красные, блестят.

— Ты… — он рванул ко мне, занося кулак. — Она мертва из-за тебя! — Удар. Прямо в лицо. — Ты оставил её без защиты! Нас всех!

Я пошатнулся. Мир поплыл. Глухой удар. Тело трясло. Боль полоснула по всей руке, будто о пузырящиеся ожоги провели стеклянными осколками.

— Отойди от него и приди в себя! — рявкнул Малир.

— Ты бросил её умирать, — орал Аскер, и в его крике плевалась злость. Щёки налились красным. Глаза — кровью. — Беременная! Не могла обернуться, и её сожгли, Себиан! Сожгли до пепла, а ты где был!? Ты и сейчас качаешься, гребаная пьянь! Я должен…

Его пальцы сомкнулись у меня на горле. Он приподнял меня вверх, пока ноги не оторвались от земли.

— Я должен убить тебя за…

Взрыв теней отбросил Аскера назад.

Я рухнул на землю.

Аскер тоже. И остался там, колотя кулаком себя по виску, ревя. Марла завыла громче.

По щекам потекли слёзы, перехватывая горло, пока соль не смешалась с горечью во рту. Меня вывернуло на снег, подбородок вляпался в рвоту, и каждый новый рывок вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд-назад срывал нутро. Боль в груди сожрала всё.

Я не защитил её.

Не спас.

Я подвёл.

Глава 15



Галантия

Наши дни, Тайдстоун

Одинокая слеза скатилась из уголка глаза, прочертила влажную дорожку по щеке и впиталась в ткань рубахи Себиана, на чьей широкой груди я всё ещё лежала. Мытарства, через которые он прошёл, самобичевание, вина, что давила его все эти годы… Всё это отзывалось во мне болью, но сильнее всего тронуло другое — то, что он разделил это со мной. Эта открытость, уязвимость — они сблизили нас так, как ещё никогда прежде.

— Равенна была уже мертва, когда ты очнулся, правда? — Как и сестра, когда он видел, как ее насиловали, и, наверное, тогда он тоже впал в ступор. Боги, возможно, у него даже было сотрясение. — Вот это и была боль под грудью, не так ли? Боль утраты связанной души?

— Да, — голос его сорвался, глухой от переполнявших эмоций. — Я тогда не понимал. Блядь, месяцы ушли, чтобы осознать, и годы, чтобы смириться. Пять лет, если точнее. А напряжение между мной и Аскером ничуть не помогало.

— Он до сих пор винит тебя?

— Да. — Он ненадолго замолчал. — Хотя, если честно, в последнее время я уже не уверен. Перед нападением у него было видение, будто я выхожу из таверны. Но тогда он не успел придать этому значения. И я действительно шёл оттуда перед тем, как напали на моё вороньё. Но пьяным не был. Любил я выпить бокал вина время от времени? Конечно. Но никогда не перед дозором.

Мысли вернулись к колким словам Аскера и к тому, что Малир говорил в ночь кьяра — что Себиан почти всегда был пьян. Может, он так часто слышал обвинения, что в конце концов сам поверил и стал пить — лишь бы оправдать их и подкрепить собственную вину?

Я сглотнула, прогоняя новые слёзы от этого осознания, и нежно провела ладонью по его рубашке, по неровностям шрамов под ней.

— Почему ты тогда вообще оказался там?

— По утрам Равенна не могла удержать в себе ни крошки из-за… ребёнка. — Последнее слово он произнёс с особой, печальной нежностью. В ту ночь он потерял слишком много — пару, нерождённого ребёнка, сестру, мать. Всё. — Срок был ещё небольшой. Мы узнали лишь за две недели до того, когда беременность впервые помешала ей обернуться. Перед дозором я решил достать её любимого пирога, надеялся, что хоть его она сможет съесть.

— Вот почему он подумал, что ты всю ночь пил в таверне.

Щетина на его подбородке чуть зацепила мои волосы, когда он кивнул.

— Когда я сказал Аскеру о нападении, он отмахнулся, назвав ложью. Марла… она слишком горевала, чтобы что-то понимать. Лишь спустя год увидела правду в видении. Но тогда было уже поздно.

Глухая боль завязала узел в животе. Тяжесть судьбы Себиана почти не укладывалась в голове, и всё это время он прятал её за усмешками и ухмылками. Теперь становилось ясно, почему ему было так трудно полностью открыться мне. Как могло быть иначе?

Но вместе с этим на плечи опустилась другая, неприятная мысль. Что он испытывал ко мне на самом деле? Вожделение — да, с этим у него никогда не было проблем. Но что насчёт привязанности? Насчёт… любви?

Я слушала ровные удары его сердца, пытаясь обрести в них хоть каплю смелости.

— Себиан?

— Хм? — тихий хрип, едва заметное поощрение в тишине комнаты.

— Теперь, когда я знаю всё… что это значит для нас? — спросила я. — Потому что предупреждаю: я больше не собираюсь клянчить крохи внимания только ради того, чтобы узнать, что они оказались полыми костями.

Его ладонь замедлила круги на моей спине. Он услышал. Мир замер, затаив дыхание. Постепенно он чуть приподнялся, отодвинул меня ровно настолько, чтобы заглянуть в глаза.

— Последние пять лет я был один, потому что не считал правильным быть с кем-то. Или, может, думал, что не заслуживаю. Не знаю. — Его пальцы скользнули по виску, по щеке, большой палец задел