Сласти, страсти и тайны королевского двора - Тиро Томое

— Ручки-то опустите, милая подкапустная. Зачем ручки-то так высоко задирать? Хорошего дня, дамы! – йоментри подкрепил свои слова лёгким смешком и исчез в сиянии дня.

Следом за ним вышли двое йоменов с ящиком и бумагой в руках. На улице зашелестели десятки ног, раздались зычные команды и вскоре всё стихло.

Я опустила затёкшие руки и облегчённо вздохнула. Пронесло.

— Уф! – Кьяра отклеилась от меня, отскочила в сторону и заплясала на месте, весело подпевая, — пронесло, пронесло!

Повернувшись к сурово молчащей Нуне, я вдруг поняла, что ничего и не пронесло, а совсем наоборот.

— Кьяра, берись за заготовки. Летта, ко мне в кабинет. Сейчас же!

Тон мамаши мне совсем не понравился. Было в нём что-то от предсказателей, приходящих на каждую ярмарку. Безнадёжностью от её слов веяло, туманным будущим и обречённостью.

— Нуна! – застонала Кьяра, — Нуночка, я одна не справлюсь.

— Пришлю Малену.

— Не надо Малену! – взвизгнула Кьяра, — я сама…

Нуна устало вздохнула, кинула на Кьяру тоскливый взгляд и вдруг милостиво сказала.

— Хорошо, пришлю Домину. За работу, Кьяра. – мамаша, переваливаясь из стороны в сторону, неспешно пошла к выходу. Я, было, решила, что визит в её кабинет отменяется, но Нуна не, оборачиваясь, призывно махнула рукой, — пошли, Летта. Надо свести все показания воедино и составить отчёт.

Я бросила извиняющийся взгляд на Кьяру, пожала плечами, направляясь следом за мамашей. Чуяло моё сердце, что не ради отчёта звала меня Нуна.

Глава 22

Глава 22

Дверь в кабинет захлопнулась, щёлкнул ключ, повернувшийся в замке, следом визгливо проскрипел засов, вставая в пазы. И тут я поняла, что меня сейчас будут распекать. Нудно, но нежно.

Я приняла позу смирения как раз вовремя. Нуна грузно развернулась, в два шага оказалась рядом. Пухлый палец ткнулся в мою грудь.

— Ни-ко-гда! – по слогам, грозно и твёрдо произнесла Нуна, — слышишь? Никогда не позволяй чтецу воровать свои мысли! Ясно?

Так вот чего она взъярилась! Я-то думала из-за моей выходки с защитой Кьяры, а тут всего лишь мысли. А что в этом такого-то? Всё-таки я медик до глубины души и совершенно не понимаю законов местной магии. Мысль же не материальна, как её ухватить можно?

— Нуна, но мысли ведь нельзя украсть. Она же просто мысль, а не монета, — растерянно протянула я, отступая назад, пока не упёрлась в диванчик. Палец Нуны, несмотря на пухлость, был твёрдым, как из железа сделанным, — что я сделала-то?

Поза смирения не сработала совсем. Кажется, я и впрямь сделала, что-то из ряда вон.

— Агрх! – немелодично рыкнула Нуна, наступая и снова втыкая палец в мою несчастную грудину. Не обращая внимания на то, что я морщусь, она ровненько постукивала пальцем в такт словам, — чтецы забирают мысли затем, чтобы проникнуть в глубь твоей памяти. Понимаешь? Это во-первых. А во-вторых, украденная мысль даёт доступ к твоей судьбе. Всех подкапустных оберегает Богиня, даруя удачу и счастье. Если ты когда-нибудь позволишь у тебя украсть мысли или слова, то часть удачи перетечёт на вора. Так работает магия, детка!

— На такое только чтецы способны? – холодея, спросила я.

Нуна перестала долбить мою грудину, опустила руку и , шаркая туфлями, пошла к своему креслу. Она как-то резко постарела, сгорбилась.

— К твоему счастью, да, — мрачно ответила она, тяжело садясь к объёмное кресло и складывая руки на столе, — не всякий чтец на это способен, но такой, как Йозеф Ботт – запросто. Кхм… я же понимаю, что тебе есть, что скрывать…

Пришлось покрыться холодным потом во второй раз. Неужели я была такой беспечной, что выдала всё о себе? Ноги ослабели и я уселась на мягкий диванчик, в который так удачно упёрлась, пытаясь сбежать от праведного гнева Нуны.

— Нуна…

— Что «Нуна»? – кисло протянула она, — я знать-не знаю, откуда тебя такую принесло и зачем Богиня сделала тебя такой. Не моё это собачье дело! Но… мне жаль тебя, девочка. Тебя и Исайю. Потому прошу, будь предельно осторожной, пока не закончиться отбор этого года. Потом потихоньку уладим все бумажные дела, внесём монеты в казну, и ты будешь свободна. Постарайся не отсвечивать всю эту неделю, — мрачная Нуна обречённо махнула рукой, — хотя поздно уже метаться. Ты слишком привлекаешь внимание. Ещё и язык твой! Эх, припечатать бы его каким заклятием, пока беды не случилось! Ведь знала, что так будет, так нет же… расслабилась за все годы. Да, ладно! Чего это я разошлась? Сама, дура старая, виновата… думать надо было, когда задания раздавала… Принесла же нелёгкая этого йоментри…

Бурчание Нуны становилось всё тише, всё неразборчивее. Она притянула к себе стопку бумаг, вытянула из чернильницы перо и принялась что-то писать, бормоча под нос. По доносящимся до меня иногда фразам, я понимала, что Нуна всё ещё сердится, но уже не на меня, а на саму себя, на Калиру, на неумного заговорщика, на стечение обстоятельств.

Я благоразумно молчала, тихонько соображая, как теперь жить. Скрипело быстрое перо в руках Нуны, скрипели мысли в моей голове. Ничего путного не думалось, кроме того, что следовало проглотить тот несчастный леденец монпансье.

— Нуна, — тихонько позвала я мамашу, — а почему Кьяру до сих пор не выпустили? Она ведь уже три отбора пропустила. Почему так? Кьяра с мальства показывает такие успехи, что даже Голда ей проигрывает, а нынешние выпускницы так и в подмётке Кьяре не годяться. Даже Малена это только слабая тень Кьяры. Так почему она ещё здесь?

Мамаша перестала писать, вернула перо в чернильницу и откинулась на спинку кресла. Она неожиданно фыркнула. Насмешливо так, но с уважением.

— Потому что такая же тютя, как и ты, — хихикнула Нуна, вновь став моложавой и бодрой. Такой, как и всегда, — она заваливала все финальные испытания, чтобы оставаться рядом с тобой, подружкой своей ненаглядной. И знаешь, на чём валилась?

Я растерянно покачала головой. Не знала я, даже не понимала, почему Кьяра не может сдать выпускные экзамены. Считала, что это происки конкуренток, подставляющих мою подругу. Тем более Кьяра совершенно не расстраивалась, а каждый раз звонко хохотала, пересказывая мне, как блины комкались…блины!