Колдовская ночь - Наталья Борисовна Русинова
– Ничего не боится. Смеялась, угрожала в ответ. Говорила, что все умрём, никого живым не отпустит, если что.
Соня затряслась всем телом, но не от страха, конечно, а от гнева. Процедила сквозь зубы:
– Сучка.
– Я её поколотил немного, – продолжил Егор. – Не могу, когда так со мной разговаривают. В башке словно что-то выключается. У неё тон такой высокомерный, будто весь мир вокруг неё кружится. Ну я и…
– А что она?
– Смеялась. Особенно когда я спицы выдрал из её рук и выбросил. Угрожала, говорю же. Свечку, говорит, за вас поставлю и новых людей навяжу. Вся деревня моя, говорит, все здесь вязаные-перевязанные.
Егор прилип к бутылке, выпил, взял ещё одну из холодильника.
– Может быть, сдохнет, – пробормотал он, глядя в никуда. – Хорошая ведь идея, а? С мертвецов и спроса никакого нет, проверено.
Соня внезапно зацепилась за эту мысль, как за ниточку.
– Где нож? – спросила она.
Егор вытащил его, положил на столешницу. Посмотрел на пепельницу, где скрючились уже четыре окурка.
– Дай закурить.
– Ты же бросил.
– Ты тоже.
Он сел рядом с женой, затянулся. Вместе они молча выкурили по сигарете. Соня не отводила взгляда от ножа, завёрнутого в полотенце. Ей совершенно чётко представилась картина: ведьма умирает где-нибудь в углу своего гнусного домика. И все её проклятия уходят вместе с жизнью.
– Я завтра ещё раз схожу, – пробормотал наконец Егор. – Сглупил чего-то. Нельзя так…
Соня ничего не ответила. Егор докурил, прикончил ещё одну бутылку пива и начал клевать носом тут же, за столом. Потом он уснул, положив голову на руки, как засыпал время от времени, когда сильно уставал после работы или напивался с друзьями.
Соня сидела ещё, наверное, час. Потом поднялась, взяла нож в полотенце и пошла в детскую. Валерка спал на спине, раскинув руки и ноги. Он точно будет спать ещё часа два.
Сонька смотрела на сына и сама не замечала, как гладит живот.
Потом она тихо выскользнула из дома в черноту беззвёздной ночи, пошла по заросшей тропинке, огибая фонари, к бабе Глаше. Улицы были безлюдные. Где-то неподалеку грубо лаяла собака. Ветер трепал волосы и халат, гладил разгорячённую кожу. Тут только Соня сообразила, что не переоделась и вышла как есть, даже в тапочках на босую ногу. А и плевать.
Она подошла к ведьминому дому, толкнула калитку. Та оказалась не заперта. Собак у бабки Глаши тоже никогда не было. Чего ведьме бояться?
В двух окнах горел мутноватый оранжевый свет. Соня пересекла двор, поднялась на крыльцо и остановилась у двери. Сердце колотилось. Внезапно в животе зародилась мягкая ноющая боль, растеклась по телу, сделала ноги ватными, а голову – тяжёлой. Затряслись от напряжения руки, и Соня пару минут пыталась справиться с полотенцем, разматывая, случайно порезала палец об острый конец ножа, затем крепко зажала ручку, выставив перед собой лезвие.
Соня глубоко вздохнула, перед глазами побежали тёмные круги. Где-то далеко, за спиной, снова залаяла собака, к ней присоединилась ещё одна, потом ещё, и вот уже будто все собаки деревни подняли отвратительный громкий лай.
Соня постучала. Один, два раза. Руки одеревенели. Боль нарастала, захотелось быстрее уйти, доковылять до дома, свалиться на кровать и не вставать много-много дней.
Она услышала, как шаркают тапочки. Услышала бормотание ведьмы. Услышала скрип петель.
Дверь приоткрылась. Баба Глаша стояла перед Соней – в вязаном халате, в чулках до колена, с распущенными седыми волосами, которые укрывали плечи.
Соня молча сделала шаг вперёд и воткнула нож в ведьму. Навалилась что есть силы. Глаза бабы Глаши расширились, рот приоткрылся. Из рта этого сквозь кривые жёлтые зубы вырвался сдавленный болезненный хрип.
Ведьма попыталась схватиться за Сонину руку, но ногти лишь оцарапали кожу. Соня разжала пальцы, сбежала по ступенькам с крыльца, едва не упала, остановилась. Бабка отступила на шаг, в темноту дома. Вдруг смолкли все собаки, замолчали коты, затих ветер. Было совершенно отчетливо слышно, как падает на пол старческое тело.
Теперь уже Соня бежала, не останавливаясь, до самого дома.
Она заперла калитку, потом заперла двери, укрылась в спальне возле кроватки, где спал Валерка, забралась под одеяло с головой, будто была маленькой девочкой, боявшейся монстров.
На улице выли с надрывом собаки. Прошла ночь. А на следующий день стало известно, что баба Глаша пропала.
Глава четвертая
1
Олька сидела у окна уже почти час и наблюдала за двором. Ей хотелось, чтобы папа быстрее вернулся. Он и так приехал с ночной смены, хотя должен был сейчас отсыпаться, а не бегать непонятно где, непонятно с кем. Олька знала, что, если папа не выспится, у него совсем-совсем не будет времени с ней поиграть. Потом он снова уедет, оставив дочь хоть и на добрую тётю Машу, но всё равно один на один с темнотой и скрипами половиц.
За спиной бубнил телевизор. Он заглушал остальные звуки в доме, и это было хорошо.
Олька увидела, как отворилась калитка и вошёл папа. Она бросилась к двери, заверещала:
– Папочка вернулся! – и замерла, потому что увидела ту самую старушку, которая приходила утром.
– Давайте познакомлю! – засуетился Филипп. – Что же это такое, столько лет прошло, а я ничего не рассказывал. Непорядок!
Он взбежал на крыльцо, подхватил Ольку подмышки, поставил рядом со старушкой.
– Это баба Глаша, зови её так. Я её очень давно знаю. А это Олька, старшая. Вернее, ну, вы понимаете… Та самая…
– Это у вас дом сгорел, – вспомнила Олька неожиданно. – Точно. Домик такой старый, а вокруг всё травой заросло.
– Верно говоришь, – ответила баба Глаша, как-то хитро щурясь. Взгляд её ощупывал Ольку с головы до пят и казался холоднее осеннего ветра. – Знаешь, почему сгорел? Чтобы я быстрее вернулась. Очистил мир вокруг, подал сигнал и осветил тьму.
– А вы куда-то исчезали?
– Пришлось отлучиться на несколько лет. Сил набраться. Но теперь всё в порядке. Залижем раны вместе с домом и дальше жить.
Филипп потянул Ольку за руку, засуетился ещё больше.
– Пойдёмте в дом. Пора обедать. У бабы Глаши пока ничего нет из еды. А у нас борщ наваристый, с мясом. Потом салат. И макароны можно забросить. А? Оль, забросим? Котлетки разморозим туда же.
– Ты меня до смерти закормить хочешь? – шутливо проворчала баба Глаша, поднимаясь в дом.
В её руках позвякивали спицы. Она всё время вязала что-то вроде детской распашонки или рубашечки.
В доме было светло и тепло. Олька забралась на диван с ногами, опасливо поглядывая на бабу Глашу, которая
