Рывок в будущее (СИ) - Марков-Бабкин Владимир
Видимся теперь иногда почти постоянно. Она жена моего друга Нартова, а также главная по чаю при Императрице, так что всяк мой визит в Зимний дворец неизбежно приводит к нашим встречам. И не скажу, что у меня не шевелится ничего в душе. И не только в душе.
Ладно, пустое.
Чем мы со Степаном заняты? Монтируем в большом сарае огромный механизм с паровым двигателем. Прообраз будущей фабрики.
Ну, «мы монтируем» — это я грешу против истины. Тут хватает и без нас с Нартовым кому работать ручками. Но, Степан всюду. Везде нужно посмотреть, проконтролировать, убедиться, похвалить или дать… э-э-э… нагоняй. У него хорошо получается, потому я не лезу не первый план. Негоже Цесаревичу и прочему Кронпринцу с Герцогом и Принцем, лезть в масло и мазут. Моё дело — руководить, как делали это до меня и будут делать после меня все приличные люди.
— Степан! Сколько ждать?
Крик:
— Фёдорыч! Три четверти часа! Не больше!
Понятно. То есть часа два. А говорил, что почти готово. Ладно, не буду стоять у него над душой, он знает, что делает.
Сладко потягиваюсь.
Погода прекрасна. Виды прекрасны. Где моя прекрасная Лина?
Лину я нашёл в её кабинете. Её кабинет — это нечто. Спрашивается, есть рядом лаборатория, зачем же ты тащишь в кабинет колбы и пробирки всякие с записями о ходе опытов и экспериментов? А ей так удобнее и ближе. Мысль пришла, шаг — и ты в будущем. Шучу, конечно, машину времени мы ещё не изобрели, но, разве это останавливает истинного учёного?
Спрашиваю на немецком:
— Привет, любимая. Чем занята?
Поцелуй.
— Привет, любимый. Думаю, поставить химический опыт касаемо…
Закрываю её уста новым поцелуем.
— Любовь моя, мы договаривались — никаких химических опытов с твоим личным участием. У тебя есть люди. Не хватает, чтобы ты надышалась какой-то ерунды ядовитой. Нам нужен здоровый Наследник. Ты мне обещала.
На удивление, Лина смиренно кивает.
— Прости. Хорошо.
— Вот и славно. Пойдём лучше погуляем. Погода просто чудесная.
…
Ораниенбаум — прекрасное место. Особенно летом. Теперь у меня два любимых места в мире — Ново-Преображенское и Ораниенбаум. Два моих дома. Мне хорошо здесь. И там.
— Петер, а ты чем был занят с утра?
Вздыхаю.
— Степан обязался запустить нашу машину. Пока возится. Хотя два часа назад сказал, что всё готово.
— Любимый, не суди строго. Ты сам учёный и техник. Всякое бывает.
— Это да. А вон и Нартов бежит. Порадует чем-то. Или нет.
Лина усмехается.
— Посмотрим.
Крик Нартова на русском:
— Фёдорыч! Готово! Запускать?
Киваю.
— Запускай, что с тобой делать. — Лине, по-немецки — пойдём, посмотрим?
Она лукаво на меня смотрит.
— А это не опасно? Я ведь тебе обещала.
Пожимаю неопределённо плечами.
— Если котёл взорвётся, то он за каменной стеной в соседнем сарае. Вряд ли он так взорвётся, что поразит нас. А, вообще, не должен. Проверяли и испытывали. Это, моя любовь, механика, а не химия твоя непонятная.
Смех.
— Ой-ой, сколько раз за год взрывались твои машины?
— Не придирайся. Это были эксперименты. Так, что там, Степан?
Переходить на русский я уж не стал. Нартов прекрасно говорит по-немецки. Как, впрочем, и все вокруг меня. Даже Императрица в присутствии Лины. Язык — это средство коммуникации, а не самоидентификации.
Мне он удобен. Для меня здесь — это второй родной язык. А, может, и первый, с учётом того, что я попал прямо в Киль, а не в Москву. Да, и, образование я в этом времени получил на немецком. Ряда привычных мне слов в русском языке середины XVIII века просто нет. Зачем ломать комедию с патриотизмом на бытовом уровне? Я же не на площади выступаю.
— Запускаю!!!
Где-то за стенами сарая ахнуло, чухнуло, пыхнуло, раздался гудок паровоза, которого ещё нет, дальше чем в проекте.
У нас сегодня пробник. Непрерывного производства пока нет. Не освоили. Но движемся. А пока сетка, ткань, листы будущей бумаги в виде целлюлозы. Отжим. Пресс. Сушка. Резка.
Лист. Лист. Лист.
Появился Нартов.
— Здравствуй, Лин.
Кивок.
— Здравствуй, Степан. Ну, что? Получилось?
Тот усмехается, размазывая масло с рук по своей морде лица.
— Да, вроде. Даст Бог. Нужна России бумага. Надо делать.
Киваю.
Да, бумага России нужна. И на стадии монтажа у нас целая производственная паровая бумагоделательная линия. Непрерывная. Немножко опередим прогресс. Ну, буквально на полвека. Жалко, что ли?
А бумага — это вещь в себе. Сама двигатель прогресса. Образование. Библиотеки. Учёт. Чертежи. Бумажные ассигнации в конце концов.
На фото: Модель бумагоделательной машины непрерывного действия Fourdrinier
на бумажной фабрике Frogmore
* * *
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ОРАНИЕНБАУМ. 2 августа 1744 года.
Я, в своём далеком будущем, часто задавался вопросом, почему писатели так любят переносить всяких попаданцев во всякого рода правителей, а не в мастеровых или крестьян? Ну, ответ, в общем-то, очевиден. Читатель хочет ассоциировать себя с героем с большой буквы, а не пьянчужкой-крестьянином, который на бровях каждый Божий день приползает домой и избивает свою жену. А так — рыцари, романы, красота куртуазности.
Но, есть и другой аспект. Крестьянин ничего не может изменить в истории, будь он трижды Ломоносовым. Без весомой протекции сверху, это просто невозможно.
Михайло Васильевич приехал к обеду и был радушно принят. Старый друг семьи, столько времени прожили и проработали под одной крышей Итальянского дворца в Петербурге. С Линой у Ломоносовых были чудесные отношения, что и не удивительно, ведь мы с моей, тогда ещё будущей, женой вытащили (буквально вырвали) маленькую Катеньку Ломоносову с того света.
— Как дела, Михайло Васильевич?
Профессор и ректор Императорского Санкт-Петербургского университета степенно раскрыл папку с бумагами.
Я внутренне усмехнулся. Как юлили на его защите недоброжелатели из немцев, но проголосовать против никто не посмел. Три новых химических элемента. Водород, Кислород и Азот заставили говорить всю Европу о Санкт-Петербургской Академии. Тут, если мы злопыхателям отставку дадим, так не факт, что потом, где за границей в приличное место примут. Так что Михайло у нас теперь «доктор философии». Потому как кроме докторов богословия, права, медицины и философии в этом мире нигде нет других докторов наук.
Отыгрались, впрочем, немцы на Университете. Сентябрь на носу, а толком же ещё ничего нет. Академия не торопится свой университет в свободное плавание пустить. Бегают как заведённые ректор и некоторое количество энтузиастов. Здание нашли, скоро холода, а у нас там конь не валялся. Да и оборудование пока только в Академии и есть. Там же есть и преподавательские кадры. Кадры недовольные, но какие уж есть.
Но, как известно, дорогу осилит идущий. Хотя, в нашем случае, дорогу осилит ползущий. Но, надо же что-то делать!
— Государь, заявки возможных новых студиозусов уже есть. Часть уже допущена к испытаниям на поступление. Но, университету многое нужно для начала учебного года. Сожалею, но ведомства Её Императорского Величества крайне нерасторопны в этом деле.
— Миша, со всем уважением, давай пока без умных бумаг. А то прямо челобитную принёс. Что надо?
Усмешка.
— Пётр, друг мой. Нужно — всё.
— Чай будешь?
— Буду.
— Вот и славно. Сейчас заварю. А ты быстро придумай мне конкретный ответ, который ты хочешь от меня получить.
— Дело не хитрое. Я ж зачем-то приехал к тебе.
— Рюмочку?
Михайло лишь покачал головой.
