Рывок в будущее (СИ) - Марков-Бабкин Владимир
— Яковлев, зачтите телеграмму.
Мой генерал-адъютант забирает телеграмму и вытягивается во фрунт.
— «Государь, Пётр Фёдорович, в скорбный час испытаний, войска вверенного мне гарнизона, преисполненные любовью к Отечеству единственно на Вас уповают. Готовы немедля по получению Вашего Манифеста и Приказа выступить туда, где наше прибытие, Ваше Императорское Величество, нужным сочтёте. Генерал-фельдмаршал Яков фон Кейт.»
Шотландцы похоже тоже всё для себя решили. Если телеграмма ушла и в Санкт-Петербург, то на полки генералов Фермора и Стюарта я могут твёрдо рассчитывать.
— Деколонг, а эта телеграма не передана дальше? — спрашиваю главного связиста.
— Передана, Ваше Императорское Величество, — реабилитируясь за плохое чтение отвечает Иоганн, — как и было указано в Служебном заголовке телеграмма передана до Санкт-Петербурга.
Так. Сигнал ушел. Во всех смыслах.
— Хвалю за службу, — пытаюсь не обматерить телеграфного начальника, — в следующих моих телеграммах делать ту же пометку, если нет особого распоряжения.
Инженер — поручик отдает честь и вытягивается во фрунт.
Что-то мне подсказывает что в Москву подобные реляции не нужно пока слать.
Снова входят с телеграммой. Из Кронштадта.
Забираю и пробегаю глазами сам.
«Ваше Императорское Величество,» — прямо сразу, четко, по-морскому, — «чины флота, гарнизон и жители крепости к принятию Присяги верности готовы. Главный командир Кронштадтского порта контр-адмирал А. И. Полянский».
Похоже, что армия и флот выбор сделали, отступать мне некуда. Как и вилять. Спят только штатские и те что «под шпицем». Пока столица не проснулась нужно не уехавших с тётушкой членов Сената и Синода тепленькими на присягу поднимать.
Если промедлю всякое может случится. Тот же Эрнст Иоганн Бирон, милостью Матушки, переведённый из Пелыма в Ярославль, может уже о творящимся узнать. А он по завещанию Анны Иоанновны, при пресечении совместного мужского потомства Анны Леопольдовны и принца Антона Брауншвейгского, волен в совете с Сенатом и высшим генералитетом Сукцессора для Нашей Империи определять. Генералов и сенаторов сейчас в Москве много. Так что они быстро выберут на русскую корону Сукцессора-Приемника. Или преемницу. Та же Елизавета Антоновна в Москве была при тетке моей и Разумовском. Ей лишь десятый год идёт. Но, что мешает Бирону с ней одного из своих сыновей обручить? Оба пацана уже совершеннолетние. Младший из них Карл как бы вообще не Анны Иоанновны сын… Да и Савватий наш там. Можно разных сюрпризов ожидать.
Эх, Москва-Москва. Вечно всё не слава Богу с тобой.
— Князь, сделайте приготовления для скорого Нашего с войсками в столицу выхода, — обращаюсь я к своему обер-шталмейстеру Репнину.
— Так темно, Государь, — отвечает сонно Пётр Иванович.
— Потому и ПРИКАЗЫВАЮ заранее, — сдуваю его вялость ледяным голосом, — готовьте и лошадей, и лыжи, и прожекторы, и факелы.
— Будет исполнено Ваше Императорское Величество!
Отпускаю конюшего рукой. Ему там много вошкаться. У меня же тоже дела есть. Хотя бы в Кронштадт и Ревель телеграммы короткие послать. Да и Манифест пора готовить. Двор его уже ждёт, гарнизон тоже.Сегодня и столица должна мне присягу принести. Иначе…
* * *
ОРАНИЕНБАУМ. КАБИНЕТ ЦЕСАРЕВИЧА. 14 январь 1753 год.
Отдаю общие распоряжения загружая делом присутствующих офицеров и царедворцев. Сегодня спать некогда. Мне же нужен сейчас Манифест о восхождении на Престол. Без него тебя никто не будет слушать, а те, кто верен тебе, просто разбегутся. Верить ли Телеграфу я не знаю, а проверочного курьера из Москвы ждать некогда. Три дня ему скакать. Многое за них может случится. Профессорская осторожность во мне вопит что недостаточно взять власть как Цесаревичу. Такой присяги в России ещё не было и заяви я такое — власть из моих рук начнёт убегать. Безвозвратно. Это только в кино бывает «И. о. Царя». И то, очень недолго. Даже пожрать всласть Бунше не дали. А кому поднять клич «Царь ненастоящий!» всегда найдётся. Февраль одна тысяча девятьсот семнадцатого с трусливым непринятием короны Михаилом Александровичем «до решения Учредительного Собрания» не даст соврать.
Прошлые образцы у меня в кабинете есть. По ним выпускник Лейпцигского университета и Кёнигсберской Альбертины мой кабинет-секретарь Гудович с Яриной как раз его пишут. Точнее она пишет, а он старается надиктовать. Слышу это подходя к кабинету. Сбивается, диктует вновь.
Манифест — это бумага, которая не пишется на коленке, типа «БОЖИЕЮ МИЛОСТЬЮ ОТСТАЛИ МЫ ОТ ПОЕЗДА НА ГОЛЬШТИНИЮ, ДОКУМЕНТЫ УКРАЛИ, ПОБИРАЕМСЯ. ПРОЯВИТЕ МИЛОСЕРДИЕ, КТО СКОЛЬКО МОЖЕТ, ПРИНЕСИТЕ ПРИСЯГУ ВЕРНОСТИ И ДА ХРАНИТ ВАС БОГ!»
Каждый знак имеет значение.
Андрей Васильевич старается. Но, уже вижу и слышу, что нужно будет много править. У меня свой варианты есть. В тайнике за секретной панелью шкафа. Но при них я не буду доставать. Всё что надо я прекрасно помню. Пока плыл с Урала и здесь было время посочинять.
Вхожу. Гудович поворачивается ко мне. Ярина порывается встать. Останавливаю Голенищеву-Кутузову рукой и вопросом:
— Готово?
— Ваше Императорское Величество, — частит Андрей Васильевич, — нам только на чистовую переписать.
— Оставляйте большие отступы, — даю я ценные указания, — уже слышу, что буду поправлять.
Прохожу в кабинет.
Сажусь.
Сосредотачиваюсь.
Гудович втекает из Приемной. Отдаёт черновик, ещё пахнущий чернилами, пресс-бюваром отжатыми досуха. Ярина педантична. Нельзя Мне с потёками бумагу отдавать.
Читаю.
Зачеркиваю.
Переписываю.
Добавляю.
Тоже высушиваю здешней горбатой пресс-промокашкой. О шариковых ручках остается пока только мечтать.
Протягиваю Гудовичу.
— Перепишите сразу в двух экземплярах. И мне на стол. Быстро.
Кабинет-секретарь с текстом обратно просачивается в дверь.
Минуты тянутся. Особенно ночью. Астральной лампе при всей её яркости не удается застывшую в углах комнаты вечность освещать.
Входят Гудович и Лина.
Что ж две головы лучше. Если считать за одну влюблённые головки Андрея и Ярины.
Пробегаю взглядом.
— Дорогая, ты прочла? — обращаюсь к жене.
— Да, Государь, мой.
— Как подпишу не исправлять, я — Император, Павел — Цесаревич и Наследник, ты Императрица.
Супруга едва склоняет голову.
Пробегаю глазами всё верно.
Передаю Гудовичу.
Вместе идем в освещённый уже Шахматный зал.
* * *
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ОРАНИЕНБАУМ. ШАХМАТНЫЙ ЗАЛ. 14 января 1753 года.
Сажусь за дубовый стол. Огладываю зал.
Все главные служители моего Двора, громе занятого приготовлениями обер-шталмейстера и старшие офицеры стоят двумя шеренгами вдоль стен. Лина с детьми и Берхгольцем по правую руку, Гудович с протоиереем Симеоном и гербовой папкой по левую. Чернильница с пером, государственный герб, флаги на месте. Лампы горят.
Киваю кабинет-секретарю. Он подает папку с Манифестом. Снова пробегаю глазами. Подписываю. Гудович подсушивает подпись пресс-бюваром. Обер-камергер Берхгольц скрепляет Высочайший Манифест своей печатью и росписью. Гудович снова промачивает чернила. Батюшка крестит меня большим крестом.
Андрей Васильевич поднимает папку, набирает воздуха и начинает читать:
' БОЖИЕЮ ПОСПЕШЕСТВУЮЩЕЮ МИЛОСТИЮ, МЫ, ПЕТР ТРЕТИЙ, ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ,
МОСКОВСКИЙ, КИЕВСКИЙ, ВЛАДИМИРСКИЙ, НОВГОРОДСКИЙ, ЦАРЬ КАЗАНСКИЙ, ЦАРЬ АСТРАХАНСКИЙ, ЦАРЬ СИБИРСКИЙ, ГОСУДАРЬ ПСКОВСКИЙ И ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СМОЛЕНСКИЙ, НАСЛЕДНИК НОРВЕЖСКИЙ, ГЕРЦОГ ШЛЕЗВИГ-ГОЛШТИНСКИЙ, СТОРМАРНСКИЙ, И ДИТМАРСЕНСКИЙ, ГРАФ ОЛЬДЕНБУРГСКИЙ И ДЕЛЬМЕНГОРСТСКИЙ, КНЯЗЬ ЭСТЛЯНДСКИЙ, ЛИФЛЯНДСКИЙ, КОРЕЛЬСКИЙ, ТВЕРСКИЙ, ЮГОРСКИЙ, ПЕРМСКИЙ, ВЯТСКИЙ, БОЛГАРСКИЙ И ИНЫХ, ГОСУДАРЬ И ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ НОВАГОРОДА НИЗОВСКИЯ ЗЕМЛИ, ЧЕРНИГОВСКИЙ, РОСТОВСКИЙ, ЯРОСЛАВСКИЙ, БЕЛООЗЕРСКИЙ, УДОРСКИЙ, ОБДОРСКИЙ, КОНДИЙСКИЙ, ОБЕИХ АЛЯСОК, ЗАМОРИЙ И ОГНЕННЫЯ ЗЕМЛИ ВОЛОДЕТЕЛЬ, СВЯТОЙ ЛУКИИ, ТОБАГО, ГАВАЙСКИЯ И ЧЕРЕПАХОВЫЯ ОСТРОВОВ ГОСУДАРЬ, АНТАРКТИДЫ, АВСТРАЛИИ И ВСЕЯ СЕВЕРНЫЯ СТРАНЫ ПОВЕЛИТЕЛЬ, ОРД КИРГИЗСКИХ, ШИРВАНСКОЙ, ДЕРБЕНТСКОЙ И ТАРКИНСКОЕ ЗЕМЛИ ЗАСТУПНИК, ИВЕРСКИЯ ЗЕМЛИ, КАРТАЛИНСКИХ И ГРУЗИНСКИХ ЦАРЕЙ И КАБАРДИНСКИЯ ЗЕМЛИ, ЧЕРКАССКИХ И ГОРСКИХ КНЯЗЕЙ И ИНЫХ НАСЛЕДНЫЙ ГОСУДАРЬ И ОБЛАДАТЕЛЬ.
