Проклятый Лекарь. Том 2 - Виктор Молотов
Последствия наркоза? Постоперационный стресс?
Обычные отговорки для диагностов, которые не могут найти реальную причину. Ребёнок может капризничать из-за стресса. А взрослый мужчина со специфическими, очаговыми неврологическими симптомами, вроде обонятельных галлюцинаций, имеет проблему, а не «плохое настроение».
— Сомневаюсь, — я покачал головой, выпрямляясь. — Стресс не вызывает фантомный запах горелой резины, Пётр Александрович. И реакция на наркоз не провоцирует приступы дежавю спустя три недели. Симптомы указывают на чёткую локализацию — височная доля. Нужна МРТ головного мозга.
— МРТ? — переспросила жена, её голос дрогнул. — Но ведь уже делали компьютерную томографию!
— Когда?
— Неделю назад. Нас заверили, что там всё абсолютно чисто.
Очень интересно.
Система жизнеобеспечения кричит «ошибка», но сканирование «железа» показывает, что всё в порядке. Это означало одно из двух: либо предыдущие радиологи — слепые идиоты, которые пропустили опухоль или зону ишемии, либо проблема не в «железе». Проблема в «программном обеспечении».
— Сделаем повторно, — решил я. — Магнитно-резонансную томографию, с контрастом. Это более точное исследование. И полный спектр анализов крови. Включая токсикологию.
— Вы думаете… меня отравили? — Акропольский попытался усмехнуться, но получилось жалко и испуганно.
— Я думаю, что нужно исключить все возможные варианты, — дипломатично ответил я, не давая ему никакой определённости. — Пока я не увижу результаты всех исследований, не буду ничего утверждать.
Мы вышли из палаты, оставив семью в гнетущем, тревожном ожидании.
— Что думаете? — спросил Сомов, когда мы отошли на достаточное расстояние.
— Пока рано говорить, — уклончиво ответил я. — Но картина крайне нетипичная. Посмотрим, что покажут анализы и наша МРТ.
А пока пусть помаринуется.
Столовая встретила меня непривычной тишиной.
Обычный обеденный гул разговоров и звон приборов стих так, словно кто-то выкрутил ручку громкости на ноль. Десятки глаз проследили мой путь к раздаче.
Атмосфера была как в дешёвом вестерне, когда в салун входит чужак, и руки всех завсегдатаев медленно опускаются к кобурам.
Что за цирк?
Я быстро осмотрел помещение и тут же нашёл источник аномалии.
В углу, в центре своей обычной свиты подхалимов, восседал Михаил Волконский. На его лице была такая самодовольная, торжествующая усмешка, что всё сразу стало ясно.
Ах ты ж… Вернулся-таки.
Видимо, папины деньги и связи оказались сильнее обещаний профессора Решетова его уничтожить.
Неудивительно.
В этом мире хорошая репутация стоит гораздо дешевле хорошего адвоката. И, судя по всему, наш аристократ не терял времени даром.
Проходя мимо его столика, я услышал ехидное:
— Вот и наше светило медицины! Не устал светить? Уже солнце заслоняешь.
Он рассмеялся. Мне это очень не понравилось. Особенно то, что многие подхватили его смех.
Я чуть замедлил шаг и бросил небрежно, но достаточно громко, чтобы слышали все вокруг:
— Волконский, как там запах поражения? Успел его выветрить или ждёшь прохладную погоду?
Его лицо моментально покраснело.
— Зато я не шастаю по моргам, — выплюнул он, пытаясь перехватить инициативу.
— Верно, — кивнул я с самой любезной улыбкой. — Ты предпочитаешь кромсать живых. Ещё немного, и твои блестящие диагнозы вроде сепсиса при аддисоническом кризе отправят в морг больше людей, чем чума. Так что в каком-то смысле мы коллеги.
За соседними столиками отчётливо хихикнули.
Волконский побагровел окончательно, открыл рот, чтобы ответить, но не нашёл слов. Я уже прошёл дальше, не удостоив его большим вниманием. Первый раунд был за мной.
Взяв поднос с едой, я сел за свободный столик в дальнем углу. Почти сразу ко мне подсел Фёдор. Вид у него был сконфуженный.
— Слушай, дружище, — начал он, нервно теребя салфетку. — Я от тебя такого не ожидал.
— Чего именно? — я удивлённо поднял брови.
— Ну… этого, — Фёдор неопределённо махнул рукой в сторону всего мира. — Опытов над трупами.
Я едва не подавился супом.
— Каких ещё опытов?
— Ну, все же говорят, — Фёдор понизил голос до заговорщического шёпота. — Что ты так привязался к моргу, потому что там ставишь какие-то эксперименты. И этот псих-доктор Мёртвый тебе в этом помогает. Иначе зачем гениальному диагносту, спасителю графов, полставки в морге отрабатывать?
Опыты над трупами. Великолепно.
Какая богатая фантазия… Я-то думал, он придумает что-то банальное, вроде того, что я продаю органы на чёрном рынке или по ночам пью кровь пациентов.
А тут — почти готический роман. Доктор Франкенштейн в стенах «Белого Покрова». Эх, Волконский, я ожидал от тебя чего-то более коварного.
— И откуда, интересно, эти разговоры? — спросил я, хотя ответ был очевиден.
— Да чёрт его знает, — Фёдор виновато пожал плечами. — Вроде кто-то видел, кто-то слышал… Ты же знаешь, как в нашей больнице слухи расходятся. Быстрее любой инфекции.
Я покосился на столик Волконского.
Тот как раз что-то оживлённо рассказывал своей компании, периодически бросая торжествующие взгляды в мою сторону.
Значит, папаша всё-таки отмазал сыночка. И первое, что он сделал, вернувшись — начал гадить исподтишка. Как предсказуемо.
— Нюхль. Объект — Волконский. Суп. Испортить. Максимально унизительно, — мысленно приказал я.
Я почувствовал, как лёгкая невидимая тень соскользнула с моего плеча и растворилась под полом. Я почувствовал его злое, хищное удовлетворение. Нюхль обожал такие задания.
Через минуту раздался истошный, булькающий вопль, разорвавший гул столовой. Волконский вскочил, отплёвываясь и хватаясь за горло. Его лицо стало тёмно-красным, как варёный рак.
— Кто это сделал⁈ — орал он, размахивая руками и пытаясь выплюнуть то, что было у него во рту. — Кто⁈
Его тарелка с супом, ещё недавно источающая аппетитный аромат, теперь была белой от соли. Нюхль, очевидно, умудрился незаметно высыпать туда целую солонку.
Сначала повисла недоумевающая тишина. А потом плотина прорвалась. Столовая взорвалась хохотом. Громким, злым, освобождающим.
Даже те, кто минуту назад опасливо шептался о моих «опытах», теперь, согнувшись пополам, смеялись над красным, отхаркивающимся Волконским.
Слухи — вещь хрупкая. Они боятся смеха. И сейчас вся столовая смеялась над ним, а не шепталась обо мне.
Один маленький грязный трюк — и общественное мнение развернулось на сто восемьдесят градусов. Классика.
Это только начало, дружок. Это была всего лишь соль в супе. В следующий раз, если ты не поймёшь намёка, это может быть что-то гораздо менее безобидное.
Я умею не только лечить, Волконский. Я ещё и калечить умею. И делаю это с не меньшим профессионализмом.
* * *
Александр Борисович
