Проклятый Лекарь. Том 3 - Виктор Молотов
Это было не место для лечения. Это был конвейер, сортировочный пункт, где ещё живых кое-как отделяли от уже почти мёртвых. Но даже здесь, среди настоящей боли, достойной «добычи» пока не было.
Я быстро просканировал их зрением. Все они были далеки от смерти.
Я медленно подошёл к окошку регистратуры, старательно морщась и придерживая повреждённой рукой здоровую, чтобы не выдать привычку к боли.
— Добрый вечер, — я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более жалко. — Упал с лестницы… кажется, вывихнул руку. Очень болит.
Регистраторша — дородная женщина лет пятидесяти с усталым, безразличным лицом и следами былой красоты, стёртыми десятилетиями работы в этом славном месте — скучающе подняла на меня глаза от своего журнала. Она окинула мой дорогой костюм беглым, но оценивающим взглядом.
— Паспорт, страховой полис, — буркнула она.
Я протянул ей документы здоровой рукой. Она долго переписывала данные в амбулаторную карту.
— Святослав… Игоревич… Пирогов, — пробормотала она. — Садитесь, ждите. Как травматолог освободится — вызовут.
Отлично. План сработал.
Я официально стал частью системы. Пациент номер сто сорок семь. Теперь я мог сидеть здесь часами, и никто не заподозрит неладное. Я был не чужаком. Я был одним из них. Одним из страдальцев.
Я устроился на свободное место на скамейке в самом дальнем углу, откуда открывался хороший обзор на весь приёмный покой, и погрузился в ожидание. Нюхль, невидимый и неслышимый, уже давно соскользнул с моего плеча и, как настоящая ищейка, начал свою работу.
Он деловито шмыгал между кабинетами, принюхиваясь к их аурам, ища тот самый, сладкий для нас обоих запах угасающей жизни.
Однако было тихо.
Через час ожидания, которое казалось вечностью, из кабинета вышла медсестра и устало выкрикнула: «Пирогов!»
Травматолог оказался молодым, измученным парнем с кругами под глазами и трёхдневной щетиной. Он бегло, почти не глядя осмотрел мою руку.
— Вывих лучезапястного сустава, — констатировал он с равнодушием человека, который видел это тысячу раз. — Сейчас дёрну и можете идти домой.
— Без снимка⁈ — я изобразил панику и возмущение, идеально вжившись в роль капризного, напуганного пациента из высшего общества. — А вдруг там перелом со смещением? У меня очень хрупкие кости от природы! Я требую рентген!
Травматолог устало закатил глаза.
— Слушайте, — его голос был полон вселенской усталости, — это классический вывих. «Штыкообразная деформация». Я их по десять штук за смену вправляю с закрытыми глазами.
— Рентген! — упрямо повторил я, повышая голос. — Это моё законное право как пациента! Если вы откажете, я буду жаловаться вашему главврачу! Прямо сейчас!
— Да ради бога, — махнул рукой измученный доктор. Ему было проще отправить меня на бессмысленную процедуру, чем спорить. — Кабинет тридцать два, второй этаж. Но учтите, там пересменка.
Пересменка — это было именно то, что мне нужно. Прекрасно. Это ещё минимум час, а то и полтора легального нахождения в больнице. Полтора часа охоты.
Рентген-кабинет действительно находился в конце длинного, тускло освещённого коридора. Я устроился на пустой лавке, так как из-за пересменки никого больше не было, и продолжил своё тихое, незаметное наблюдение.
Нюхль, получив мысленную команду, уже давно бегал по этажам, вынюхивая и высматривая достойную добычу. А я ждал. Терпеливо, как паук в центре своей паутины.
Прошёл почти час. Мне сделали снимок. Как я и ожидал — чистый вывих, никаких переломов. С заветным снимком в здоровой руке я вернулся к травматологу.
Он встретил меня с плохо скрываемым раздражением, выхватив у меня из рук снимок и поднеся его к тусклой лампе.
— Ну что, убедились? — цыкнул он. — Чистый вывих, как я и говорил. Ложитесь на кушетку, сейчас вправлю.
— А обезболивающее? — заныл я, вживаясь в роль капризного аристократа. — У меня очень низкий болевой порог! Мне нужна анестезия! Хотя бы местная! Нет, лучше капельницу с анальгетиками! С промедолом!
— Вы издеваетесь? — травматолог побагровел. Его усталость начала сменяться чистой, незамутнённой яростью. — Это делается за одну секунду! Раз — и готово! Больше шума поднимаете!
— Я требую обезболивания! — упрямо стоял я на своём, повышая голос так, чтобы слышали в коридоре. — Это бесчеловечно — вправлять сустав без анестезии! Я буду писать жалобу в Министерство здравоохранения!
— К ТЕРАПЕВТУ! — рявкнул он, поняв, что проще от меня избавиться, чем спорить. Он ткнул пальцем в сторону коридора. — Пусть дежурный терапевт Орлов вам назначает что хотите! Хоть опиум! Кабинет пятнадцать! И чтобы я вас больше не видел!
Я вышел в коридор с чувством глубокого удовлетворения.
План работал идеально. Ещё как минимум полчаса выигранного времени. Я не спеша пошёл по обшарпанному коридору, следуя указателям. Каждый шаг, каждый скрип половиц, каждая секунда ожидания были мне на руку.
Где-то там, в лабиринте этажей и палат, Нюхль продолжал свою охоту. И я чувствовал, что он всё ближе к цели. Мне нужно было лишь тянуть время.
Кабинет номер пятнадцать нашёлся в самом дальнем углу этого захудалого крыла здания.
Доктор Орлов оказался полным, лысеющим мужчиной лет пятидесяти с вечно потным лбом и взглядом человека, который устал. От этой жизни, от этой больницы и от всех пациентов в мире ещё во времена императора Павла Первого.
— Что у вас? — спросил он, не отрываясь от бумаг, которые он с ненавистью перекладывал из одной стопки в другую.
— Доктор, у меня страшный вывих, — начал я свою песню. — А ваш коллега, этот мясник из травматологии, хочет вправлять его наживую! Я требую обезболивания!
— Валерьянки выпейте и не мешайте работать, — буркнул Орлов, даже не подняв на меня взгляда.
— Мне нужно что-то серьёзнее! Доктор, поймите, у меня редчайшее генетическое заболевание! — я сделал драматическую паузу и произнёс фразу, которая родилась в моём мозгу в приступе гениальной импровизации. — У меня аллергия на боль!
Орлов замер.
Его ручка, зависшая над бумагой, дрогнула. Он медленно отложил её, снял очки в роговой оправе, устало протёр их грязным носовым платком, снова надел и наконец поднял на меня свои усталые, водянистые глаза.
— «Аллергия на боль», — медленно, по слогам повторил он, как будто пробовал на вкус самое диковинное и ядовитое блюдо в своей жизни. — Знаете, молодой человек, за двадцать лет практики в этом
