Индульгенция. Без права на ненависть. Часть 5 - Тимур Машуков
Это был перелом. Понимание. Лабиринт учил. Каждая схватка, каждый шаг по краю ледяной пропасти, каждое мгновение, когда казалось, что сознание вот-вот погаснет — все это было уроком. Я учился чувствовать холод, как кожей чувствуют ветер. Учился черпать из него, превращая его всепроникающую силу в броню, в клинок, в топливо для неугасимого пламени духа.
Я больше не бежал от Стражей. Я охотился. Их ледяная суть становилась моей силой. Моя ярость закалялась в их абсолютном нуле, становясь не слепым бешенством, а холодной, режущей сталью.
Потом были Пещеры Страданий. Боль. Чистая, не физическая, выворачивающая душу наизнанку. Там стены кричали эхом миллионов утрат. Там тени прошлого — мои собственные поражения, потери, предательства — оживали, чтобы рвать когтями сожаления. Там духи, питающиеся агонией, вились вокруг, как стервятники, пытаясь выклевать последние крохи надежды.
Я рычал, отбиваясь. Не только клинком изо льда. Памятью. Я вспоминал каждый удар судьбы, который не сломил меня. Каждую потерю, которая закалила. Каждую предательскую улыбку, научившую видеть яд за медом. Я превращал страдания — свои и вымышленных жертв Пещер — в топливо. Моя боль стала моим щитом и мечом. Моя ярость — пламенем, испепеляющим духов-стервятников. Я проходил сквозь кошмары, не как жертва, а как буря, оставляя за собой не руины, но тишину. Очищение.
Были и другие места. Пропасть Забвения, где пытались вырвать само мое имя. Реку Слез, чьи воды разъедали волю. Лес Шепчущих Костей, где мертвые тянулись живыми руками. В каждом — смертельная опасность. В каждом — бесконечный бой. С тварями. С ловушками реальности. С самим собой.
Но с каждым пройденным ужасом что-то менялось. Я менялся. Дух, когда-то просто яростный и несгибаемый, теперь… кристаллизовался. Сила не просто росла. Она уплотнялась, приобретала кристальную четкость и нечеловеческую тяжесть. Лед Мораны стал моей плотью. Тени ее царства — моим плащом. Боль и страдания — невысказанным гневом, спящим подо льдом. Я чувствовал, как во мне плетется новая суть. Грубая мощь Сварога, переплавленная в нечто острое и неумолимое. Цепкая ярость рода Раздоровых, дисциплинированная холодной волей. И над всем этим — безмолвная печать самой Смерти, направляющая, взвешивающая.
Когда последний Страж Пропасти — гигантский червь из вечной мерзлоты — рухнул, рассыпаясь сияющей пылью, которую моя суть втянула как губка, я остановился. Не от усталости. От… полноты.
Лабиринты, Пещеры, Пропасти — они были позади. Вокруг снова была лишь белая вечность Царства Мертвых, но теперь она не давила. Она была нейтральной. Воздух не резал легкие. Он просто был. Холод не вгрызался в кости. Он теперь стал частью меня.
Я поднял руку. Плотную, холодную, как лунный камень, пронизанную синими прожилками силы. В глазах, отражающих бесконечную белизну, мелькнули глубокие тени. Не пустота. Бездна. Набранная, усвоенная, укрощенная сила.
Где-то в далях ледяного безмолвия я почувствовал ее. Морану. Ее внимание, холодное и оценивающее. Как будто она прикоснулась ко льду моего духа и одобрила его твердость.
«Готов, — подумал я, и мысль была не вопросом, а утверждением. Гулким, как удар сердца в мертвой тишине. — Готов к возвращению. Готов к игре богов. Готов нести ту силу, что выкована в аду Мораны. Не как орудие. Как равный игрок. С ледяной яростью в душе и вечным холодом Смерти под кожей».
Впереди был Сварог. Переруг. Их договор. Их планы. Пусть готовятся. Я шел. И шел не с пустыми руками, неся в себе Лабиринты Холода и Пещеры Страданий. Нес бесконечный бой. Нес силу, купленную ценой духа, сто раз умиравшего и восставшего в ледяном аду. Скоро они это почувствуют. Все.
Время… В Лабиринтах Холода оно текло, как замерзший мед. Год? Сто лет? Миг? Неважно. Важно было лишь ощущение. Ощущение кристаллизации духа. Сила, некогда бушевавшая в жилах яростным, необузданным пламенем, теперь пульсировала холодным, мерным ритмом. Как сердцебиение ледника.
Магия не просто выросла. Она переродилась. Ледяные кинжалы, что я швырял в Стражей Безмолвия, теперь были лишь детской забавой. Я чувствовал, как мог бы сжать ладонью пространство, выморозив его до хрупкости стекла. Как мог бы вызвать вьюгу, способную погребать целые королевства под вечной мерзлотой. Источник внутри меня пылал не огнем — холодным сиянием небывалой мощности. Но это был лишь металл. Его нужно было закалить. Окончательно.
Морана явилась беззвучно. Ее фигура возникла из морозной дымки передо мной, на краю последнего места силы. Ледяная Купель. Она была не бассейном. Она была… воронкой. Воронкой, ведущей в самое нутро Вечной Зимы, в сердцевину ее власти.
Вода? Нет. Сгущенный, пульсирующий абсолютный холод. От него не просто стыло — от него кричали законы реальности. Даже мой дух, прошедший через все круги ее ледяного ада, содрогнулся инстинктивным ужасом. Искупаться в этом? Это будет не очищение. Это будет самоубийство с прицелом на воскрешение.
— Твой путь пройден, Видар, — ее голос был шелестом инея по стеклу. — Сила набрана, уроки усвоены. Но чтобы нести ее в мир живых, чтобы плоть не разорвало от мощи… нужна печать. Не клеймо раба. Добровольное причастие. Погрузись. Прими мою суть в самое ядро. И выйди… новым. Моим.
Она не угрожала. Не убеждала. Она констатировала факт. Как о погоде. В ее глазах, бездонных колодцах Вечного Покоя, читалось… ожидание. И что-то еще. Осторожность? Даже у Богини Смерти, казалось, были пределы, и она не была уверена, выдержу ли я эту последнюю пытку. Или рассыплюсь сияющей пылью, став еще одним эхом в бесконечных залах ее дворца.
Добровольно. Слово висело в ледяном воздухе. Я посмотрел на Купель. На пульсирующую, сине-черную бездну холода, обещавшую не боль, а стирание. Полное растворение «я». А потом — пересборку. Но уже с ее печатью в самой основе. Покровительство Смерти. Не ярмо. Союз. Плата за силу, вырванную у вечной зимы.
Нет пути назад. Осознание этого было ясным, холодным, как лезвие ножа. Я пришел сюда за силой. Сила эта требовала цены. Я заплатил болью, страхом, бесконечной борьбой. Заплачу и этим. Чтобы вернуться не просто сильнее. Чтобы вернуться непобедимым. Чтобы Сварог и Переруг, да и сама Морана поняли — со мной теперь нужно говорить иначе.
Я шагнул к краю. Без колебаний. Без драмы. Просто шаг. Вниз.
Абсолют.
Не погружение. Взрыв. Не холода — небытия. Каждая частица моего духа, каждая искра сознания, каждая яростная мысль — все это было разобрано. Растворено в ледяном огне Купели. «Я» перестало существовать. Был лишь… процесс. Переплавка. Вплетение нитей вечного холода и безмолвной власти Мораны в самую
