Разноцветные ночи - Игорь Вереснев
— Может, и мне её убрать? — Погладил бороду. Сам же и ответил: — Пусть остаётся. Для аутентичности.
Илья покосился на спутника. Неужто этот человек совсем недавно казался юным парнишкой? Сейчас Лаугесен выглядел заметно старше его самого.
— Виктор, сколько тебе лет? — спросил. — Биологических.
Тот дёрнул плечом.
— Не знаю. Давай считать, что тридцать три.
— Почему именно тридцать три?
— Чтобы соответствовать канону. — Меняя тему, Лаугесен указал на блокнот, забытый после сушки на палубе: — Что это?
— Да так, ничего существенного. Интервью с одним бывшим астрофизиком. Он искренне верит, что причина тайм-феномена кроется в свойствах пространства-времени. Дескать, Земля угодила в некую особую область.
— Занятно. Подробнее расскажешь?
— А по мне, старик фантазирует, не предлагая никаких доказательств. Послушай, если хочешь.
Илья поднял блокнот, осторожно развернул, стараясь, чтобы листики не рассыпались. Начал читать:
— «…Если зоны — грани, а барьеры — рёбра, то где-то должна быть вершина, куда они сходятся. Логично предположить, что такой вершиной, угодившей в наше трёхмерное пространство…»
Он запнулся. Текст был незнакомым, хоть Иринкин почерк, пусть и размытый водой, подтверждал, — это тот самый блокнот. Получается, в самолёте он интервью не дочитал, что-то его отвлекло?
Илья отлистал назад. Некоторые листики слиплись намертво, связного изложения гипотезы не получалось. В конце концов он прочёл уцелевшее: «…Представим, что на этом листе была нарисована картинка. Что с ней случится после наклеивания? В пределах каждой отдельно взятой грани — абсолютно ничего. Но там, где она перегибается, начнут происходить удивительные вещи. Например, излучение. Пустим лучик света вдоль одной грани. Соседнюю он не осветит, уйдёт «в никуда» с точки зрения гипотетических муравьёв, обитающих на поверхности картинки. Зато сам муравей преодолеть барьер вполне способен, если ему хватит решимости для этого. Что он найдёт по другую сторону? Продолжение картинки! Однако при этом он окажется совсем в иной двумерной вселенной, с иными физическими законами. Например, время там будет идти иначе». — «Хотите сказать, что наше трёхмерное пространство оказалось «наклеенным» на грани четырёхмерной фигуры?» — «Отчего же четырёхмерной? О размерности объекта у нас нет ни малейшего представления». — «И что нам делать? Можно как-то «отклеиться» от этой аномалии?» — «Боюсь, для муравьёв, живущих на гранях, такой возможности нет. Но давайте фантазировать дальше. Если зоны — грани, а барьеры — рёбра, то где-то должна быть вершина, куда они сходятся. Логично предположить, что такой вершиной, угодившей в наше трёхмерное пространство, является нулевая точка. А теперь самое интересное...»
Лазаренко принялся поспешно отделять следующий склеившийся листик. Уголок надорвался, пополз, расслаивая бумагу, ставя жирный крест на надежде прочесть продолжение. Самое худшее, что намертво склеились не два, а сразу три листика. Далее шли чистые страницы. Интервью закончилось.
Он взглянул на спутника, развёл руками. Но того отсутствующая концовка ничуть не огорчила.
— Этот старик гений, — построить такую теорию, опираясь исключительно на логику и собственные предвидения. Жаль, что он жил в низкой зоне и остался не востребован.
— Хочешь сказать, ваши учёные пришли к таким же выводам?
— Почти.
Они помолчали. Наконец Илья произнёс осторожно:
— Так вот зачем вы тащили туда водородную бомбу. Вы впрямь рассчитывали, что взрыв в нулевой точке повернёт «наклеивание» вспять?
Лаугесен улыбнулся, качнул головой. Отрицательно.
12. Архипелаг Чагос, нулевая точка
Барьер между второй и первой зонами Илья преодолевал, лёжа на диванчике в каюте, и едва вынырнул из перламутровой субстанции, приклеил на запястье две заранее приготовленные липучки. Адаптин можно было не экономить, — в запасе имелась целая упаковка, на одного хватит с избытком. Наверное, благодаря этому тошнота, головокружение и тремор оказались не многим сильнее, чем после предыдущего перехода. Тем не менее он сутки отлёживался, предоставив Лаугесену нести все вахты подряд, — благо, погода тому способствовала, устойчивый восточный ветер гнал яхту крутым бакштагом. Лишь отдохнув как следует и ощутив, что силы возвращаются, вышел на палубу.
Виктор стоял на носу яхты, рассматривал горизонт в бинокль. Обернулся, сообщил вместо приветствия:
— Ты вовремя. Посмотри.
Илья хотел было подойти к нему, но Лаугесен остановил взмахом руки. Сам подошёл к кокпиту, положил бинокль на палубу, отодвинулся. Не удержавшись, Илья съязвил:
— Не бойся, я не чумной.
— Зато я «зачумлённый», — без тени улыбки ответил Виктор. — Забыл, что случилось с Хелен?
Илья поморщился от неприятного и несвоевременного напоминания, но промолчал. Взял бинокль, всмотрелся. Слева по борту над водной гладью тянулась еле различимая полоска зелени.
— Диего-Гарсия, — пояснил Лаугесен, предвидя вопрос.
— Мы уже на месте?!
— Почти. Осталось километров сто до Большой банки. Мы молодцы, вышли точно на цель.
Илья повернул бинокль прямо по курсу. Водная гладь до самого горизонта.
— Там ничего нет, — сообщил.
— А что ты ожидал?
— Если осталось всего сто километров, мы должны увидеть барьер. Получается, нулевой точки не существует, ваши учёные ошиблись? Хелен погибла зря… Все погибли зря!
— Не спеши с выводами, — оборвал Лаугесен. — Ты как себя чувствуешь? Сможешь посидеть пару часов на вахте? Мне надо подготовиться к встрече.
Он ушёл в каюту, оставив Илью одного. Диего-Гарсия скрылся за горизонтом и больше ничего не напоминало, что их путь близится к завершению. Лишь океан, одинаковый во все стороны света.
А затем океан изменился. Многокилометровая толща воды под яхтой расступилась, пропуская к поверхности сказочный сад. Закаменевшие деревья и причудливые кустарники всевозможных форм, цветов и размеров переплетались ветвями, наслаивались друг на друга террасами, образовывали гроты и ущелья. Не деревья — кораллы! И бесчисленные стаи рыб между ними, полупрозрачных, пятнистых, продольно- и поперечнополосатых, синих, алых, зелёных, канареечно жёлтых, чёрных… Но не это было самым удивительным.
— Я вовремя, — раздался за спиной голос Лаугесена. — Вот теперь мы действительно на месте.
— Вода голубая… — ошеломлённо пробормотал Илья.
— А небо ты видел?
Повинуясь вопросу, Лазаренко запрокинул голову. Небо над ними тоже было голубым. Круглая прореха в перламутровом куполе расширялась с каждой минутой, с каждой пройдённой сотней метров. Края её раздвигались, опускались. Засияло, освободившись, почти забытое солнце. И в лучах его сверкнуло нечто, висевшее над поверхностью океана.
— Убираем парус, — скомандовал Лаугесен. — Подойдём на моторе.
Сначала Илье думал, что до артефакта многие километры, что он огромен. Но это оказалось иллюзией. Объект походил на замысловатую спираль, накрученную на бутылку Клейна. При этом объёма в нём не было.
