Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

Баринов молча кивнул.

— Так вот, эти ветви мы нашли дальше по дорожке, за соседними кустами. Уже ободранные, без шишек.

— То есть, Роман Глебович, вы хотите сказать, что целью могли быть эти самые еловые шишки, а погнутый фонарь — это так, побочно?

Арзыбов пожал плечами.

— Я ничего не хочу сказать, Павел Филиппович. Мы с вами осматриваем место происшествия, выявляем факты, собираем улики. А делать выводы — ваша прерогатива.

— Отсюда просматривается три или четыре крайних коттеджа. Опросили?

Арзыбов отрицательно качнул головой.

— До разговора с вами решили повременить. Зачем зря людей тревожить?

— Вот и правильно. Там размещены прикомандированные... Роман Глебович, у вас все эти моменты на карте, конечно, отмечены?

...На плане поселка четко было видно, что урны повалены в районе гнутого столба. От пятидесяти до трехсот метров за крайними коттеджами, рукой подать. Лишь одна значилась особняком — тоже на аллейке, но рядом с центральной площадью.

Баринов отодвинул планшет.

— Ситуация довольно интересная, Роман Глебович. Ну, и вы правы — дело действительно по моей части. Я вас попрошу пока ничего активного не предпринимать, а со своей стороны... — Он глянул на часы. — Десять пятнадцать. Скажем, в конце дня, часиков в четыре-пять обсудим, хорошо?

Проводив Арзыбова, он несколько минут постоял у окна. Деревья закрывали вид, и это было неприятно — у себя во Фрунзе он специально велел спилить огромный ясень, чтобы не портил панораму.

«Итак, пришла, значит, пора превентивных мер. Урны да столбы, похоже, только цветочки-лютики. А на каждый газ должен быть наготове противогаз!»

Он сел за стол, набрал номер лаборатории Игумнова.

— Петр Ипполитович?.. Добрый день, Баринов. Думаю, что не очень обрадую — есть непыльная, но срочная шабашка. Вы машину водите?.. Обыкновенную, скажем, УАЗ... И аппаратурой по S-излучению владеете... Вот и славно. Давайте срочно ко мне, боюсь, времени у нас мало — сутки, может, двое. Жду.

— Марат, чем сегодня занят Сивохо?

Акимушкин недоуменно посмотрел на Баринова.

— Должно быть, как обычно. Днем работает у Суви на подхвате, вечером по собственному почину идет помогать в виварий. Учиться, паршивец, по-прежнему не желает.

— Живет там же, в двадцать третьем? Жалоб от сожителей нет?

— Жалоб нет, но отзываются неважно. По ночам шарашится, спать не дает. Посуду за собой не моет, и воняет от него псиной.

Баринов коротко и нервно хохотнул.

— После вивария же... Ну, ладно. Значит, так, Марат, — он на секунду задумался. — Вызывай Ивана прямо сейчас на внеочередное обследование.

— Так у нас завтра сеанс.

— Я и говорю — внеочередное. И пригласи дополнительно пару специалистов с соответствующей экипировкой. Ну, там — наручники, газовые баллончики... Скрытно, незаметно пусть сидят в соседней комнате. Если придется, пусть работают в щадящем режиме, его мозги нам еще понадобятся... Обставим все, как обычно — я, ты, два лаборанта. Обязательно прихвати темную повязку на глаза — для пациента. И вот еще что, — добавил он, словно спохватился. — Постарайся с ним взглядом не встречаться. И вообще, в глаза не смотри. Словом, будь аккуратнее, хорошо?

— Что-то случилось? Серьезное?

— Пока ничего серьезного, Марат, одни подозрения, — помедлив, сказал Баринов. — Поговорим с пациентом — и выясним.

— А вы как же, Павел Филиппович? — забеспокоился Акимушкин. — При гипнозе-то — глаза в глаза!

— Да уж как-нибудь, — усмехнулся Баринов. — Бесконтактного гипноза пока не придумано. Ничего, ничего, — успокоил он. — Пациент ко мне привык, один мой вид должен создать у него необходимое настроение и состояние.

Акимушкин поднялся, но уйти не спешил.

— Павел Филиппович, давно хотел спросить — что мы с этим Ванькой возимся? Никаких способностей у человека. — Он усмехнулся. — Ну, кроме алкоголизма.

— Прав ты, конечно, Марат, прав, — Баринов рассеяно перелистывал лабораторный журнал. — По всем статьям прав. Да только, видишь ли, непонятен он мне. Сколько он у нас — месяца три, четыре?.. От пристрастия к водочке, похоже, излечился. А мозги как были на девять десятых недоступны, так и остались — словно в броню закованные. Да ты сам с ним работал, знаешь.

— Потому и говорю, Павел Филиппович, что работал. Там, за барьером, у него, может, вообще ничего нет! Сундук пустой. А мы тут турусы на колесах разводим...

Баринов поднял на него глаза, откинувшись в кресле.

Лукавил, конечно, Павел Филиппович, темнил, предпочитая по давнишней привычке даже перед собой таиться от надежд — в боязни «сглазить»... И то, сколько примеров можно привести, когда широко — или узко, какая разница? — разрекламированные планы оказывались элементарным пшиком — и в своих глазах, и в глазах, так сказать, «общественности».

Обнаружив непонятные барьеры в сознании и в подсознании Ивана, он принялся исподволь, методично и целенаправленно теснить один из них, как ему казалось, наиболее слабый и наиболее перспективный. Связан он был, как полагал Баринов почти на уровне интуиции, с письмом в редакцию, которое написал Платон. Тем самым, что так не понравилось его жене, и отправить которое по адресу настоятельно советовал сын. То есть Иван.

Подтачивал он барьер, словно жук-древоточец, словно гусеница-плодожорка. Истончался тот от сеанса к сеансу, и Баринов не торопился. Время ждет, а поспешишь — рискуешь получить стену втрое крепче прежней.

Но, видимо, наступил момент, когда тянуть дальше никак нельзя. Ванькины — не Ванькины художества, определиться необходимо самым срочным образом. Иначе и до греха недалеко, со всеми вытекающими.

— Садись, Марат Алексеевич, рано собрался. Помнишь наши начальные посылки в отношении Ивана?

— Ну да. В принципе, за четыре месяца они не изменились.

Баринов кивнул, соглашаясь. Еще осенью, после ознакомительных сеансов гипноза, первых, прикидочных результатов исследований, он спросил Акимушкина о его впечатлениях от Сивохо.

Марат высказался примерно так: «Ну, впечатления простые, как мычание. Интеллектом парень явно не отягощен. Скрытен, замкнут, обидчив, легко возбудим. Склонен к депрессии, не удивлюсь, если тяготеет к истеричности. Подвержен постороннему влиянию, Пожалуй, мало предсказуем...»

И Баринов тогда его, фактически, поддержал: «Что ж, несколько сумбурно, однако по существу... Ты упустил, по-моему, еще немаловажное — подозрителен и недоверчив. С другой стороны — покладист, бессребреник, любит животных, безотказен, не агрессивен. Еще бы отметил — сентиментален, с повышенной эмоциональной составляющей...»

— Теперь еще вопрос: случайно не знаешь, кто-нибудь из наших подопечных еловые шишки коллекционирует? Нет?.. А на что вообще эти шишки пригодны? Тоже не в курсе...