Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

Ну вот, теперь нужно наметить, что именно требуется изъять из «экспонатов», и начинать паковаться.

В «мастерской» за стеной вспыхнул ровный свет — значит, и там все в порядке, Тимошкин с Шишковым начали устанавливать и налаживать осветительную аппаратуру для фотосъемки.

Банник сел на плоский камень в изголовье кровати, выключил фонарь, вытянул руки вперед, оставляя небольшое расстояние между ладонями. Попытался сосредоточиться, представляя, как воздух между ними начинает сгущаться, уплотняться, наливаться светом... От напряжения свело руки, стала неметь спина и затылок...

Он шумно выдохнул и опустил ладони на колени.

Нет, что-то он делает не то и не так.

А ведь надеялся, что обстановка подскажет, поддержит, натолкнет...

Но попыток, конечно, оставлять нельзя. Не получилось сейчас, получится завтра. Или послезавтра. Или через неделю. Главное — он знает, что такое возможно. Ведь в прошлой жизни он проделывал это не одну тысячу раз

8

— Тогда, в африканской пещере, мне не удалось зажечь шар. Зато, Павел Филиппович, как видишь, я добился этого двадцать девятого декабря прошлого года в Москве, в собственной квартире.

— Н-да-а, — протянул Баринов. — Впечатляет... И твой рассказ, и твои новые способности.

Информация была захватывающе интересной, но, по большому счету, не удивительна. Та область, в которую он имел счастье — или, что скорее, несчастье! — вторгнуться в момент знакомства с Афанасьевой, и подразумевала, что «еще не кончилось время ужасных чудес». То ли еще будет, как поется в популярной песенке...

— И что вы оттуда вывезли, кроме алмазов? Властям и научной общественности, естественно, не сообщали об открытии, — Баринов почему-то был уверен, что плевать Баннику на все международные соглашения, на всякие там ООН, ЮНЕСКО, конвенции, пакты и меморандумы. Осквернители гробниц, «черные копатели» и прочие археологи-любители не перевелись еще на белом свете.

— Так точно, — кивнул Банник. — Все отсняли, описали, как могли, изъяли кое-какие образцы, а также провели забор проб на последующий анализ. Получилось три приличных ящика. Дипломатической почтой переправили в Союз... Вход во второй зал, естественно, снова замуровали, все свои следы постарались ликвидировать.

— И что показал анализ? Радиоуглеродный, не так ли?

— И он, и другие. Результаты практически совпали. И скелету, и предметам из пещеры, и наскальным рисункам одиннадцать тысяч триста лет, плюс-минус сто пятьдесят. Недурно, да?

Ну да, что-то в этом роде Баринов и ожидал — судя по рассказам Банника... Со всем этим не вязалось лишь одно — светящийся шар. Но это статья другая, особая.

— Так говоришь, в апреле прошлого года?

— Именно так. Потому-то и промухал я последние твои эксперименты с Афанасьевой. И автокатастрофу тоже...

— Ладно, принимаю к сведению... И вот, в свете последних сложившихся обстоятельств, я тебя спрашиваю, Николай Осипович — что будем делать дальше? Только поконкретней, пожалуйста.

Банник посмотрел на него и сказал устало:

— Утомил ты меня, Баринов, своими требованиями конкретики. Во-первых, мы не знаем, «где» искать, во-вторых, не совсем отчетливо представляем «что» искать... Так что ты от меня хочешь?

— Заткнись, Банник, — сказал Баринов, не повышая голоса. — Пока я говорю ласково и нежно — заткнись. Ты для меня всего лишь подопытный кролик, не более, помнишь?.. Итак, еще раз спрашиваю. Отвечать быстро, в глаза можно не смотреть.

— Понимаю, тебе не нравится метод «научного тыка». Но небезызвестный Томас Алва Эдисон для нити накаливания своей электрической лампочки перепробовал более шести тысяч видов материалов, включая человеческий волос... Вот и я намерен таким же методом исследовать свой мозг. А ты мне в этом должен помогать.

— Но не ценой твоей психики. В конечном итоге, твоей жизни!

Банник внимательно посмотрел на него, усмехнулся криво и, как показалось Баринову, словно человек, которому уже не только все равно, но и все глубоко безразлично.

— Это моя жизнь, Баринов. И психика тоже моя. И я намерен распоряжаться ими так, как хочу... Словом, планируй на завтра следующий сеанс. Начнем все с начала... Кстати, не желаешь посмотреть на меня одиннадцать тысяч лет назад?

И на невысказанный вопрос пояснил:

— Мы забрали череп и левую руку. Здесь реконструировали по методу Герасимова. Бюст в натуральную величину стоит у меня дома на стеллаже в кабинете.

Глава 8

1

— Павел Филиппович, я тут хотел к родне в Смоленск смотаться. Четыре дня праздников, да три дня за свой счет к субботе и воскресенью — очень удачно получается.

— Какой праздник? — не понял Баринов.

— Так Первомай же, день международной солидарности! С Николаем Осиповичем согласовано, теперь с вами...

— Первомай, Первомай! — передразнил его Баринов. Раздражение, накапливающееся с утра, требовало выхода. — Вашему брату только дай повод: когда бы ни работать — лишь бы не работать! Допраздновались уже! Рабочих дней в году меньше, чем праздничных!.. С кем солидаризироваться-то будешь? С пролетариями?

— А с кем же еще? — удивился Шишков. — Я сам есть пролетарий умственного труда.

— Ты бы хоть в словарь заглянул, — желчно сказал Баринов. — Пролетарии — по-русски «голодранцы». А изначально — граждане Древнего Рима, принадлежащие самому низшему из пяти классов и способные производить только детей. Их даже на военную службу не брали, и налогами они не облагались. Что с нищих возьмешь...

— Неправда! — оскорблено вскинулся Шишков. — Буржуазная пропаганда и чистой воды антисоветчина!

Баринов расхохотался.

— Ты ж, вроде, биолог, латынью, помнится, когда-то баловался! «Пролес» переводится как «потомство».

Шишков сердито засопел, сдерживаясь. Но всё же не выдержал и пообещал:

— Ну, погоди, Баринов, погоди! Поплатишься когда-нибудь — за свои штучки. Не вечно же будет всё вот так безнаказанно с рук сходить!

— Эх, Шишок, Шишок! Тебе полезно и русский язык на досуге выучить: «безнаказанно» или все же «с рук», а?.. А к родне поезжай. Только не пей там до поросячьего визга.

Мысль Шишок подал неплохую.

Это сколько получится, если с субботами-воскресеньями — девять дней?.. Не слабо, честное слово, не слабо! И самолетом во Фрунзе, пожалуй, даже быстрее, чем поездом в Смоленск.

А отдохнуть надо.

Работа, похоже, опять застопорилась. Несмотря на усилия, так и не удалось выйти на предновогодние рубежи — мозг Банника оставался закрытым плотнее, чем в декабре.

Сам Банник клялся и божился, что даже не помышляет о самогипнозе, и требовал, чтобы Баринов в сеансах не осторожничал, шел бы дальше и дальше, смелее ломал барьеры, активнее