Герберт Уэллс - Невидимка

В это время Невидимый уже знал, вероятно, как быстро воспользовался Кемп под секретом сообщенными ему сведениями. Он нашел уже все двери запертыми; бродя вокруг железнодорожных станций и заглядывая в гостиницы, наверное, прочел развешенные всюду объявления и понял, какая на него устраивалась облава. С наступлением вечера поля усеялись группами людей и огласились лаем собак. Охотники на человека получили особые инструкции, как помогать друг другу в случае встречи с врагом. Но от всех них он увернулся. Нам понятно отчасти его бешенство, которое не уменьшалось, вероятно, и тем обстоятельством, что он сам доставил сведения, так безжалостно употреблявшиеся теперь против него. В этом день, по крайней мере, он пал духом: почти целые сутки, за исключением встречи с Уинстидом, его травили. Ночью он, вероятно, поел и поспал, так как к утру оправился и опять стал самим собою, — сильным и деятельным, гневным и злобным, готовым к своей последней великой борьбе против мира.

XXVII

Осада дома Кемпа

Кемп прочел странное послание, написанное карандашом на засаленном клочке бумаги.

«Вы были удивительно энергичны и умны, — стояло в письме, — хотя что вы этим выиграете — я не могу себе представить. Вы против меня. Вы травили меня целый день и старались не дать мне отдыха ночью. Но я ел вопреки вам, спал вопреки вам, и игра еще только начинается. Ничего не остается, кроме установления террора. Объявляю вам о его первом дне. Порт-Бордок отныне уже не под властью королевы, скажите это вашему полковнику и полиции и всем, — он под моею властью, — под властью террора! Нынешнее число — Первое число первого года новой эры — эры Невидимого, Я — Невидимый Первый. Сначала правление мое будет милостиво. В первый день будет всего одна казнь, ради примера, казнь человека, имя которому — Кемп. Сегодня его настигает смерть. Пусть запирается, пусть прячется, пусть окружит себя стражей, пусть закует себя в броню, — смерть, невидимая смерть идет к нему. Пусть принимает меры предосторожности, это произведет впечатление на мой народ. Смерть двинется из почтового ящика нынче в полдень. Письмо будет положено перед самых приходом почтальона — и добрый путь. Игра начинается. Смерть идет к нему. Не помогай ему, народ мой, чтобы и тебя не постигла смерть. Сегодня Кемп умрет».

Кемп дважды перечел это письмо.

— Это не мистификация, — сказал он. — Это его голос! И он не шутит.

Он перевернул свернутый листок и увидал на стороне адреса штемпель Гинтондин и прозаическую прибавку: «Уплатят 2 d.»

Кемп медленно встал с места, оставив завтрак неоконченным, письмо пришло в час, — и пошел в кабинет. Он позвонил экономку, велел ей тотчас обойти весь дом, осмотреть все задвижки на окнах и запереть ставни; ставни в кабинете затворил сам, вынул из запертого ящика в спальне маленький револьвер, тщательно осмотрел его и положил в карман куртки. Потом написал несколько коротких записок, между прочим полковнику Эдаю, и поручил служанке отнести их, дав ей при этом подробные инструкции о способе выйти из дома.

— Опасности нет, — сказал он и прибавил про себя «для вас».

Окончив все это, он задумался, потом вернулся к остывающему завтраку.

Он ел с перерывами глубокого раздумья и, наконец, ударил кулаком по столу.

— Мы поймаем таки его! И приманкой буду я. Он зайдет слишком далеко.

Кемп поднялся в бельведер, тщательно затворяя за собой все двери.

— Это игра, — сказал он, — игра странная, но все шансы за меня, мистер Гриффин, несмотря на вашу невидимость и ваш задор, Гриффин, contra mundum, что и говорят…

Он посмотрел в окно на раскаленный косогор.

— Ведь каждый день ему надо добывать себе пищу, — ну, не завидую! А правда ли, что прошлую ночь он спал? Где-нибудь, под открытым небом, чтобы никто не мог на него споткнуться. Хорошо, кабы завернули холода и слякоть, вместо жаров-то… А ведь он, может быть, следит за мной и в эту самую минуту.

Кемп подошел ближе к окну и вдруг отскочил в испуге: что-то крепко стукнуло в стену над косяком.

— Однако, нервен же я! — проговорил он про себя, но снова подошел к окну не ранее, как минут чрез пять.

— Воробьи, должно быть, — сказал он.

Вскоре у наружной двери послышался звонок. Кемп сошел вниз, отодвинул болты, отпер дверь, осмотрел цепь, поднял ее и, не показываясь, тихонько отворил. Его приветствовал знакомый голос. Это был Эдай.

— На вашу горничную напали, Кемп, — сказал он сквозь дверь.

— Что вы! — воскликнул Кемп.

— Отняли у нее вашу записку… Он где-нибудь близко. Впустите меня.

Кемп снял цепь, и Эдай протиснулся кое-как в узенькую щелку и стоял теперь в передней, с большим облегчением глядя, как Кемп снова запирал дверь.

— Записку вырвали у нее из рук. Страшно ее напугали… Теперь она в участке: истерика. Он тут где-нибудь… Что вы писали мне?

Кемп выругался.

— И я-то дурак, — сказал он, — мог бы догадаться: отсюда до Гинтондина меньше часа ходьбы. Поспеть!

— В чем же дело? — спросил Эдай.

— Вот посмотрите!

Кемп повел Эдая в кабинет и подал письмо Невидимого. Эдай прочел его и тихонько свистнул.

— А вы что же?

— Предложил ловушку, как идиот, — сказал Кемп, — и предложение послал с горничной. Прямо ему.

— Он удерет, — сказал Эдай, выждав, пока Кемп отвел душу крепкими ругательствами.

— Ну, нет, — сказал Кемп.

Сверху донесся оглушительный грохот разбитого стекла. Эдаю мелькнул серебряный блеск маленького револьвера, торчавшего из кармана Кемпа.

— Это окно наверху, — сказал Кемп и первый пошел по лестнице.

При входе в кабинет они увидела два разбитых окна, пол заваленный осколками, большой булыжняк на письменном столе и остановились на пороге, глядя на все это разрушенье. Кемп опять выругался и в эту минуту третье окну лопнуло с залпом пистолетного выстрела, с минуту повисело в звездообразных трещинах и трепещущими, зазубренными треугольниками, грохнулось на пол.

— Это для чего? — спросил Эдай.

— Для начала, — сказал Кемп.

— А влезть сюда нельзя?

— Даже и кошке, — сказал Кемп.

— Ставней нет?

— Здесь нет. Во всех нижних комнатах… Ого!

Трах! — послышался снизу треск досок под тяжелым ударом.

— Чорт бы его подрал! Это должно быть… Да, это одна из спален. Он хочет оборудовать весь дом. Дурак! Ставни закрыты, и стекло будет сыпаться наружу. Он изрежет себе ноги.

Еще окно возвестило о своем разрушении. Кемп и Эдай в недоумении стояли на площадке.

— Вот что, — сказал Эдай, — дайте-ка мне палку или что-нибудь такое; я схожу в участок и велю принести собак. Тогда конец ему!