Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков
— Н-да, фантазия у тебя богатая. Можно сказать, роскошная... Значит, мозг не только передатчик, но и приемник с магнитофоном. Так сказать, радиокомбайн.
— А если по существу? Что можешь возразить?
— Не знаю, не знаю, — пробурчал Баринов и поморщился, словно от зубной боли. — И готов скорее поверить, что свихнулся я сам, но не мир вокруг меня... Один мой приятель, правда, разрабатывает гипотезу о «биологическом» поле всего живого и о «ноополе» разумных существ. У него схожая концепция: личность или «модуль личности» способны существовать как одна из структур этого «ноополя». Скажем, как сгусток... или матрица... Тебе бы с ним пообщаться, очень разнообразно провели бы время. Может даже с пользой.
— Нам не нужны посторонние, — сказал, как отрезал, Банник. — Так что, давай без истерик, дорогой Павел Филиппович! Без истерик. Не свихнулся ни ты, ни мир вокруг тебя. Договорились?.. И в теорию лезть не будем, займемся исключительно практикой.
— «Теория без практики мертва» — говаривал доброй памяти Александр Васильевич Суворов. Но и практика, не подтвержденная теорией, тоже мало чего стоит.
— Да ничего подобного, — возразил Банник живо. — Наши предки понятия не имели о законе всемирного притяжения, однако силу тяготения Земли использовали — о-го-го как умело!
— Ну, ладно, — устало сказал Баринов. — Твоя концепция понятна. И чем лично ты намерен заняться дальше? Помнится, лишь один человек смог провести себе аппендэктомию[3]. А уж копаться в собственных мозгах не придет в голову никому, извини за каламбур. Даже с целью ее подтверждения.
— А у меня нет другого выхода, — негромко произнес Банник.
Баринов остро взглянул на него. Нет, Банник говорил совершенно серьезно, без всякой рисовки или бравады... И ответить-то ему нечего!..
Затянувшуюся паузу прервал Банник.
— А теперь вали отсюда, Баринов, по-хорошему. Будь здоров, счастливого пути, дорожка бархатом! Провожать не пойду. Я пока затворником побуду денек-другой. Понимаешь, неохота перед всяким разным красоваться битой мордой.
Глава 5
1
Подходила к концу третья неделя исчезновения Павла, но по большому счету ничего так и не прояснилось. Лиза ясно отдавала себе в этом отчет.
Хождения в горком, в ЦК, в Академию, в КГБ, прокуратуру и МВД практически ничего не дали. Ее выслушивали, просили написать очередное заявление, иногда даже понимающе кивали, выражали сочувствие, советовали набраться терпения — дело-то непростое, требует времени... И вообще, как только станет хоть что-нибудь известно, ее непременно известят. Пусть Елизавета Ильинична мужается и не падает духом, все непременно прояснится в самые ближайшие дни, в крайнем случае, недели...
В институте ректор пошел навстречу, освободил от работы с абитурой, и она целиком и полностью могла заняться хождением по присутственным местам.
Но со временем кое-кому ее настойчивость уже стала надоедать.
В Комитете госбезопасности на третий раз вообще дальше вестибюля не пустили.
А в партийных и академических кабинетах стали попросту уклоняться от общения. Приходилось подолгу сидеть в приемных и зачастую уходить ни с чем. Если же избежать встречи высоким лицам не удавалось, ее всё откровеннее стали переадресовывать в милицию, в прокуратуру. Мы, мол, необходимые справки навели, запросы сделали, и результаты вам известны. А непосредственно розыском людей не занимаемся, не наша это обязанность. Что можем — делаем, а больше — извините... В МВД и прокуратуре пока терпели, но и тут принимали с видимой неохотой.
Еще тревожило молчание Бориса Омельченко.
Последний раз он звонил из Москвы, неделю назад. Сказал, что добился приема у руководства союзной Академии, обещал через пару дней сообщить подробности. И вот — исчез с горизонта... Нет-нет, торопливо поправила она себя, не исчез, а просто не звонит. В первый заход не получилось, делает второй, а пока не хочет расстраивать отрицательным результатом. Непременно свяжется с ней или с Сергеем в самые ближайшие дни... Господи, не пришлось бы разыскивать еще и его!
Два раза домой приезжал Салиев, рассказывал, что предпринимает он лично по академической линии — здесь, в Киргизии, и в Москве. В первый раз скупо пересказал разговор с «человеком из органов», который потребовал у него заполненное командировочное удостоверение на имя Баринова — в распоряжение Президиума АН СССР. Передал ей выписку из соответствующего приказа по институту... Больше всего беспокоило то, что, как ответили ему в управлении делами Президиума, с просьбой командировать Павла никто от них не обращался.
Поскольку стесняться и комплексоваться тут не приходилось, все средства должны идти в ход, Лиза перелистала записные книжки мужа, телефонные справочники, выписала полтора десятка имен более или менее влиятельных и высокопоставленных его московских знакомых и коллег. Принялась обзванивать.
Первой реакцией, конечно, было недоумение, удивление, даже негодование — кто посмел? как посмел? да я сейчас позвоню!.. Найдем, непременно разыщем, Елизавета Ильинична! Мое вам понимание и сочувствие, Елизавета Ильинична, и всяческая поддержка и помощь!..
Но однако ж до чего они все похожи, до чего поднаторели в таких играх-ситуациях! При других обстоятельствах можно было просто-напросто диву дивиться. Потому что спустя минуту-другую, видимо, осознав, что здесь действительно что-то не так, или почуяв возможную лично для них неведомую опасность, тон сбавляли, а негодующие формулировки смягчали. Кто резко, кто на тормозах. В зависимости от ума, опыта и сообразительности, общей и частной информированности, но необязательно от высоты положения... Обещали перезвонить, как только узнают что-либо определенное, да только пока ни от одного она телефонного звонка не дождалась.
Ежевечерне на несколько минут забегал Щетинкин. У него тоже как-то не вытанцовывалось.
Поначалу он был полон сдержанного оптимизма, заручившись пониманием и поддержкой высоких чинов МВД — тех серьезно привлекла реальная возможность насыпать немного соли на хвост коллегам из «конторы»... Но дни шли, понимание и сочувствие оставались на прежнем уровне, а вот стремление помочь постепенно испарялось, становясь все сдержаннее.
Буквально днями замминистра, неловко отводя глаза при очередном визите, сказал ему с заметным усилием:
— Знаешь, Сергей, похоже, пустышку тянем. В смысле, ничего не получается. Мне вчера там, наверху, оч-чень прозрачно намекнули, чтобы я больше твоим Бариновым не интересовался. И чтобы как звать забыл.
— Понял тебя, — Щетинкин поднялся и протянул ему руку через стол. — Обиды не держу, Темир, понимаю. Но если вдруг что всплывет...
— Конечно, конечно, Сережа! Мы все ж таки