Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков
Она говорила и говорила, а сама постреливала глазками, проверяя почти после каждой фразы, какое впечатление производит, наивно и неприкрыто кокетничала — то волосы без необходимости поправит, то сарафанчик одернет, то на нем несуществующую складочку примется разглаживать...
Но, наконец, спохватилась, глянув на маленькие золотые часики на запястье:
— Ох, разболталась я что-то, извините, Павел Филиппович! А вам-то и поужинать надо бы, и поработать, наверное, так ведь? А я время у вас отнимаю своей болтовней. Вы скажите, когда к вам лучше приходить? Ключ у меня есть...
Обговорили дни и время уборок. Баринов уточнил кое-что по ходу, и Вероника, еще раз глянув на часы и снова охнув, подхватила сумку и умчалась по аллейке в сторону административного корпуса.
Баринов из окна проводил ее взглядом и вздохнул с облегчением — все же утомила она словесным водопадом. Но прислушался к себе и с удивлением отметил, что к облегчению примешивается некоторая доля сожаления. Вдруг почувствовал, что не хватает ему простого человеческого общения. Такого вот легкого, непринужденного, когда не надо лихорадочно просчитывать на ходы вперед, следить за своим и чужим словом, мучительно предугадывать — куда же повернет разговор собеседник... Когда не требуется каждый миг быть настороже. Бдить, одним словом.
Давно не общался он с людьми, которым нужен только слушатель, которые вот так легко, бесхитростно и бездумно способны болтать часами: обо всем — и ни о чем... Да и вообще, когда он в последний раз «ходил в народ»? Сотрудники и коллеги, друзья и приятели, испытуемые и подопытные — не в счет.
4
Подавая утренний кофе, секретарша сказала:
— Павел Филиппович, в приемной Арзыбов. Просит принять.
Баринов слышал эту фамилию от Банника и непроизвольно бросил короткий взгляд на дверь кабинета.
— Да-да, просите, Анна Сергеевна. Тогда еще чашечку, пожалуйста.
Решительная, твердая походка, расправленные плечи и прямо поставленная голова не оставляли сомнений в профессии вошедшего. Даже обычные темные брюки с острой стрелкой и белая рубашка с коротким рукавом смотрелись на нем словно форменные.
— Здравия желаю, товарищ директор. Разрешите представиться — Арзыбов Роман Глебович, начальник режима и ваш заместитель.
Баринов еще раньше поднялся из-за стола и, выйдя навстречу, пожал его крепкую, но маленькую, словно женскую, руку.
— Очень приятно, Роман Глебович. — И представился в свою очередь: — Баринов Павел Филиппович, исполняющий обязанности директора... Присаживайтесь, пожалуйста. Сейчас будет кофе.
Они сели по обеим сторонам приставного стола и, не пряча взглядов, с полминуты внимательно и пристально изучали друг друга.
— Редкая фамилия у вас, Роман Глебович, — сказал Баринов, дождавшись, пока секретарша принесла еще один кофе. — Помнится, в начале семидесятых в театре «Ромэн» была такая молодая актриса — Верочка Арзыбова. Не солистка, конечно, на вторых ролях, но каков голос, какова стать!
Выражение лица Арзыбова не изменилось, только в глазах блеснула едва заметная искорка.
— У вас хорошая память, Павел Филиппович. А Вера Арзыбова — моя родная тетка по отцу. Она и по сей день играет в той же труппе.
— Да что вы говорите! — вполне искренне удивился Баринов. — Ну и дела! Тесен мир... Нас однажды познакомили после спектакля, и я навязался в провожатые. Мы шли пешком по Ленинскому проспекту до «Динамо», а дальше она провожать запретила, уехала на метро сама. Жила она тогда на Садовой-Самотечной, напротив театра Образцова.
Они помолчали, сделали по паре глотков кофе.
— Н-да-а, — задумчиво проговорил Баринов. — Волнующая женщина, настоящая цыганская баронесса. Ей нравилось, когда я ее так называл... Ну да ладно, поговорим о наших делах. Что вы имеете мне сообщить, Роман Глебович?
— Поскольку вы, Павел Филиппович, человек в коллективе новый, считаю необходимым доложить вкратце о принятой в НИИ режимной системе. Ввести вас, так сказать, в курс.
Баринов прищурясь посмотрел на собеседника и сказал с плохо скрытой иронией:
— Интересный поворот. Мне — и вдруг о режиме, охране, системе наблюдения и прослушки... Наверное, сообщите также пароли, клички, явки... что там еще может быть?
Арзыбов выслушал спокойно, не перебивая и никак не реагируя ни на слова, ни на тон.
— Нет, такими подробностями я вас обременять не стану. Детали и нюансы в моей компетенции. А вот общими принципами нашей режимной системы вы как руководитель должны, по-моему, владеть в полной мере.
— А вот от этого увольте, Роман Глебович! — жестко сказал Баринов. — Вашей системы я не знаю и знать не хочу, это — не в моей компетенции. Но буду весьма благодарен, если хотя бы вы объясните — в качестве кого, и на каком положении я здесь нахожусь. Заодно — на каком основании.
— Извините, я не совсем понимаю...
— А что тут непонятного? — перебил его Баринов. — Выйти за пределы вашего периметра я не могу, почтового отделения нет, «межгород» отключен, — он указал на единственный телефонный аппарат на письменном столе. — А если учесть обстоятельства моего появления здесь...
— Извините еще раз, Павел Филиппович, но мне ничего не известно об обстоятельствах вашего появления. Этот вопрос я обсуждать не могу. В остальном же действую на основании приказа и соответствующих должностных инструкций. Междугородная связь отсутствует на всей территории городка, а пропускная система исключений не знает. Как только оформят допуск, я моментально выпишу пропуск на ваше имя.
— Хорошо, спрошу тогда в упрощенной форме: каков мой статус — «зэк» или «вольняшка»?
И снова ни одна черточка не дрогнула в лице Арзыбова.
— У вас искаженное представление о нашей службе, Павел Филиппович. Мы не делим сотрудников на подобные категории.
— И все же?
— Вы — исполняющий обязанности директора