Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001 - Альберт Беренцев
В сторону молнии мы и совершили нашу молитву, ибо другого источника света Отца у нас сейчас не было — дровами для костра мы не запаслись.
Потом мы поели, а потом я и Садат легли поспать, потому что прошлую ночь никто из нас не сомкнул глаз.
Шейх не стал спать, вместо этого он погрузился в задумчивость, сидя на верблюжьей шкуре и созерцая струи ливня снаружи.
Я же быстро уснул, и тут же увидел лицо чернобородого командира шаэлей, приказывающего убить мою семью, и как и каждый раз — мои сны были полны черных и золотых вихрей и сражений Ангела и джинна…
Разбудил меня басовитый мужской голос, сказавший:
— Мир вам, добрые люди! Да благословит Творец ваш отдых. Позвольте мне разделить с вами укрытие.
Голос говорил на языке джахари и говорил чисто и правильно, но как-то странно распевно.
Я тут же проснулся, вскочил на ноги и схватился за ятаган, с которым я не расставался.
Ливень все еще лил, как из ведра, а у входа в пещеру, не решаясь войти без разрешения, стоял горец — высокий, красивый, белокожий и бородатый, в бурке и папахе. Он держал под уздцы упитанного черного коня, навьюченного поклажей.
Садат тоже проснулся, и лицо юноши исказилось злобой:
— Нет. Проваливай отсюда. Таким, как ты, тут не рады!
Горец не обиделся, он посмотрел на Садата как-то удивленно.
— Ты должен простить моего двоюродного внука Садата, — сказал шейх горцу, — Его родную деревни уничтожили горцы-разбойники, они убили его родных и близких, а некоторых увели в плен. Вот он и не любит ваше племя.
Горец понимающе кивнул:
— Знакомо. Мое родное село тоже много пострадало от разбойников. Но пусть твой внук Садат, да благословит его Творец, поймет, что я — не такой, как те разбойники. То язычники, идолопоклонники, приносящие кровавые жертвы джиннам и шайтанам. А я уже как много лет обрезался и принял веру в Единого Творца. Зовут меня Абдулкуддус из клана Мзат. Раньше у меня было другое имя, языческое, посвященное джиннам. Столь гадкое, что я не хотел бы его даже произносить. Но став правоверным — я очистился от скверны и принял имя Абдулкуддуса. Впрочем, если добрые люди не желают разделить со мной укрытие — я не стану навязываться, а найду себе другое…
— Да можно ли отказать путнику в укрытии, когда такой ливень? — с негодованием воскликнул шейх, — Входи, Абдулкуддус. Входи и стань гостем этой горы, как стали мы. А на моего внука Садата не обращай внимания, он еще очень юн. У юношей кровь горячая, сам знаешь, Абдулкуддус.
Садат в ярости сжал кулаки и смотрел на гостя все еще злобно, но спорить с шейхом, конечно, не стал.
Абдулкуддус ввел в пещеру своего коня и стал разбираться с поклажей, а шейх тем временем представился:
— Моего двоюродного внука Садата ты уже же знаешь. Меня зовут Джамал, я крестьянин из Аль-Мадинатта. Идем мы в Хадаф, там есть человек, который должен мне денег, и я намерен вернуть мой долг. Моего родного внука, которого ты видишь, зовут Ила.
Мы с Садатом переглянулись. Шейх зачем-то солгал, видимо, с нашим гостем всё было совсем не так просто, как нам показалось в начале.
— Из Аль-Мадинатта в Хадаф? — переспросил горец, — Далеко же вас занесло с прямого пути…
— В горах прохладнее, — добродушно объяснил шейх, — На каменных равнинах сейчас дуют жаркие ветра из пустыни, вот мы и решили пойти горами. Чтобы меньше устать. Этот путь возможно кажется длиннее, но на деле — короче. Ибо любой путь меряется не шагами, а усталостью путника.
— Хорошо сказано! — рассмеялся горец, — Ну а я еду как раз в Аль-Мадиннат, на свадьбу брата. Давненько я не был в этом городке. Как там старый башар Ахмет, все еще предстоит на молитвах в храме?
— Одноглазый Ахмет год назад отправился к Творцу, — сообщил шейх, — Так что башар там теперь новый и молодой, по имени Рафис.
Горец кивнул:
— Верно, Джамал. Ты правильно сказал — Ахмет был одноглаз. Он потерял глаз в битве с людьми шейха Эдварры.
Мы с Садатом снова переглянулись. Происходило что-то очень странное. Кажется, что горец и шейх, вежливо беседуя, проверяли друг дружку, и каждый пытался уличить другого во лжи. Кроме того, из слов горца следовало, что у шейха не все так мирно, как я думал, выяснилось, что люди шейха сражались с каким-то местным башаром и даже лишили его глаза. Я не имел никакого понятия об этой истории, я даже не знал, где находится Аль-Мадиннат, я впервые слышал о таком городе.
А еще я понял, что горец то ли не узнал шейха, а то ли делает вид, что не узнал. Иначе зачем он заговорил о шейхе в третьем лице?
Шейх ничего не ответил Абдулкуддусу, просто пожал плечами.
А Абдулкуддус тем временем снял с крупа своего коня половину козьей туши:
— Вижу, вы сидите в темноте и холоде, добрые люди. Так не годится. У меня есть сухие дрова и половина дикого козла, так что для меня будет честью разделить с вами трапезу.
— Вот это хорошая новость, — улыбнулся шейх, — Воистину, тебя к нам послал сам Творец, Абдулкуддус. Сам я мяса не ем, слабый кишечник. Но мои внуки, думаю, будут рады потрапезничать с тобой.
Абдулкуддус с сомнением поглядел на Садата. Шейх тоже взглянул на Садата, но строго.
Садата всего перекосило, на его лице отразилась борьба. Но юноша все же выдавил из себя:
— Да, конечно. С удовольствием поем твоего козла. И прости, что я оскорбил тебя, Абдулкуддус. Я не знал, что ты правоверный.
— Бывает, — рассмеялся горец, а потом добавил, уже серьезно, — Но тут в горах законы гостеприимства — святые законы, друг.
Дождь все лил, не прекращаясь и не ослабевая, в горах грохотал гром. Мы развели костёр, зажарили четверть козла и совершили молитву. Молились мы на этот раз, как горец, в сторону Ефры. Даже шейх помолился в сторону святого города, а не в сторону источника света, как обычно, видимо, по какой-то причине шейх скрывал свою веру от Абдулкуддуса.
Потом мы поели. Абдулкуддус за едой очень много болтал — рассказывал про своего брата из Аль-Мадинната, про его свадьбу, горец даже показал нам удивительно красивый жестяной кувшин, который он вез брату в подарок. Шейх все больше молчал и только вежливо улыбался.
Когда пришла ночь, дождь так и не закончился.
— К утру прояснится, — предрек Абдулкуддус, понюхав воздух, — Ну вот что,
