Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001 - Альберт Беренцев
Что-то звало меня, там, в конце коридора. Что-то непонятное. Я испытывал чувство, которого ни разу не испытывал раньше — разве что во время самих глубоких медитаций, самых отчаянных молитв, самых сокровенных моих снов.
Что там? Бог?
Я чувствовал, что внутри меня что-то растет, копится. Что-то рвалось из меня наружу. Мое сердце, моя душа, мой нафаш — мистическая энергия? Я испытывал странное ощущение узнавания, будто я уже был здесь когда-то, давным-давно, в детстве, в прошлой жизни…
А тело потихоньку переставало меня слушаться, и каждый шаг давался все труднее. Ноги стали ощущаться чужими, но я шел и шел… Потом стало тяжело дышать. От ветра у меня сохли глаза, я захотел моргнуть, но не смог.
Я уже ничего не мог, только идти вперед, как зачарованный. Шаг, потом другой.
А мерный звук становился все громче, он теперь и правда напоминал пение — одну единственную ноту, звучавшую все торжественнее. Будто хор ангелов…
Ветер стал еще сильнее, моя свеча погасла. А дальше началось странное. Огонь погас, но я видел! Стены здесь будто светились, но не обычным светом, который видят глазами, а другим светом — неотмирным, холодным. Тем светом, который видит сердце, а не глаза.
Ноги подкосились, я упал на колени. Всё. Теперь это тело — не мое тело. В том же холодном сиянии, заполнившим коридор, я глядел вниз — на мои руки, теперь я упер их в пол. Но руки — это ведь так глупо…
Кожа, кости, сосуды, ногти, десять пальцев… Что за абсурд, что за безумие? Эти руки — руки обезьяны, животного. Я видел на картинках обезьян, у них руки такие же, только волосатые. Как у меня могут быть такие руки?
Разве я животное?
А из груди у меня летел едва заметный золотой поток — маленькие частицы. Мой нафаш или моя душа? Я не знал этого, но видел, как золотой поток из меня уплывает куда-то дальше по коридору, туда, откуда исходит этот странный ветер…
Моя душа покидала тело, казавшееся сейчас чужим и абсурдным, и она плыла к кому-то знакомому, истинному, укрывшемуся там — в самом сердце подземелья.
Глаза лезли у меня из орбит, язык выпал изо рта.
Меня всего трясло, меня била горячка. Я прополз на коленях еще несколько шагов, а потом упал лицом вниз…
Мне было все равно. Тело — не я. И имя — не я. Я уже не помнил, как меня зовут, не помнил, кто я такой.
Я золото — то золото, что исходит сейчас из моей груди, те частицы, что летят по коридору — дальше, дальше и дальше…
Юноша в черных одеждах с его глупым тельцем остался валяться на полу, а я, ставший золотыми частицами, долетел наконец до самого конца коридора. И тогда я увидел. И ужас обжег мою душу, я бы закричал, если бы у меня был рот.
Там была шахта. Коридор вдруг обрывался в циклопическую шахту — черную, вертикальную, идеально круглую. Будто сюда в незапамятные времена низвергся метеорит, камень с небес, и оставил после себя это отверстие…
И там, на дне шахты, в самом центре земли что-то было. Не Всевышний, а будто его часть. И это видение — видение части Творца — было страшнее всего, что я видел до, страшнее всего, что я увижу потом, страшнее всего, что существует или может существовать.
Растерзанный бог! Упавший бог! Ошибшийся бог!
Мое тело лежало на полу коридора, но душа моя заглянула в шахту. И от этого перестала быть душой человека, она изменялась, становилась чем-то иным, непонятным, неведомым…
Я точно знал одно — если я спущусь туда, то человеческой душой уже не буду. Ни живой, ни мертвой. Сами понятия жизни и смерти теряли здесь всякий смысл.
И тогда мое ЭГО, мой нафс, моя самость — отшатнулись от шахты в великом страхе. И часть меня все еще была золотыми частицами и парила над жуткой подземной каверной, а другая часть летела по коридору обратно в мое тело, а третья часть уже была в теле…
И тело мое поползло назад, как ползет змея — ибо руки и ноги меня не слушались. А золотые частицы возвращались обратно в мое тело — одна за другой. И вот, я вспомнил мое имя. Ила. И другое имя, имя моего сердца — Якубба-ШЕК. Мои имена вернули мне контроль над моим телом.
Но я ощущал себя все еще расколотым, разорванным. Так наверное ощущает себя джинн…
Про мою свечку, валявшуюся где-то здесь, я просто забыл. Но коридор был прямым, тут не заблудишься, и вот я уже полз по нему на четвереньках, а потом встал на ноги и бросился бегом — прочь от проклятой шахты, от этого средоточения абсолютной нечеловечности.
Ветер теперь помогал мне, дул мне в спину.
Я споткнулся, когда добежал до ступенек, упал, рассаднил руку, но тут же поднялся. Боль в руке помогла мне, напомнила, что я человек и я жив.
Я карабкался вверх по лестнице, рыдая и захлебываясь…
Наконец комната шейха. Я вылез из черного люка, захлопнул его за собой, упал в изнеможении на пол и уставился на горевшие в комнате свечи, на блестевшие в их свете слитки золота.
— Творец, спасибо тебе!
Никогда в жизни моя молитва еще не была такой благодарной и искренней. По милости Господа я только что был спасен от чего-то худшего, намного худшего чем смерть… От чего-то, чему даже нет названия в человеческом языке.
Я стер с лица слезы и увидел, что рука у меня вся в крови. Но не от ссадины, ссадина у меня была на левой руке, а слезы я стирал правой…
Я поднялся на ноги, проковылял к алхимической лаборатории шейха. Там было несколько небольших зеркалец, шейх, видимо, делал здесь что-то со светом, занимался какой-то световой алхимией.
Я взял одно из зеркалец, поднес к лицу — и в ужасе отшатнулся от собственного отражения. Щеки у меня были в крови, я только что плакал кровавыми слезами! А на щеке у меня что-то проступило — кусок кожи был совсем серым, жестким и холодным на ощупь, и весь в трещинках, как змеиная чешуя!
Что со мной? Творец, что со мной?
Здесь был кувшин с водой, я торопливо умылся, смыл с лица кровь, потом поскреб чешую на щеке — чешуя тут же отвалилась, рассыпалась в пыль. Под чешуей оказалась кожа — розоватая, человеческая.
