Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
— Сколько времени?
Зиппо глянул на треснувший циферблат.
— Шесть тридцать. Время смерти полицейского Алекса Мерфи. Ну, из «Робокопа».
Мизинец закрыл глаза. Лежал и думал об отце, о брате.
* * *
В секцию акробатики его привел отец. Наверняка с односложным напутствием: «Покоряй». Восьмилетний Мизинец занимался в свое удовольствие. Сухой, нетерпимый тон отца начнет волновать его гораздо позже, будить подспудный страх поражения, но сейчас, годы спустя, так легко было представить каменное лицо отца и это «покоряй».
Раз в неделю группу водили в зал для гимнастики, на батут. Мизинец обожал этот день. Подпрыгивал и приземлялся на пружинистую сетку, снова взмывал к потолку, с каждым разом все выше и выше. А еще крутил сальто в яму с поролоном — вот где настоящий балдеж; правда, однажды прокусил язык, и пришлось ходить со скобой. Разминка, растяжка, занятие на дорожке, на ковре, смех в раздевалке.
Через три года сдал на третий юношеский разряд, ничего сложного: кувыркнуться вперед-назад, сделать мостик, стойку на лопатках, «ласточку». Взял два золота в одиночных выступлениях среди воспитанников школы. Понял, что любит молодую тренершу. Начал готовиться к областным соревнованиям.
Работал в паре с худеньким Максом. У Макса была природная растяжка: месяц пропустит, а потом без разминки раз — и на поперечный шпагат! Аж зависть брала: мышцы Мизинца дубели за неделю.
Мальчишки сработались, понимали друг друга с полудвижения. Мизинец — более сильный и высокий — был на поддержке. Не получался единственный элемент обязательного упражнения. Мизинец не мог встать с Максом на плечах. Не получалось, хоть ты тресни. До слез, до обиды. В коленях щелкало, и они превращались в заржавелые механизмы.
Тренер подбадривала: ничего страшного, так бывает, на ковре, перед зрителями, открывается второе дыхание. На последней тренировке, за час до начала выступлений, Мизинец клял засевший в голове страх.
Отец и мама сидели в зале. Брат не появился (позже Мизинец понял: из-за отца).
Мизинец и Макс вышли на зеленый ковер, поприветствовали судей. Синхронное боковое колесо. Переворот по спине напарника с разрывом хвата. Полуколонна… Тренер хвалила и трепала волосы. Мизинец смотрел, как выступают другие пары, и обливался холодным потом: впереди было второе базовое.
Снова вышли на ковер. Мизинец присел, Макс шагнул за спину, сцепили руки в замок, Макс поставил левую ступню на бедро Мизинца, правую — на плечо, оттолкнулся и оказался на плечах напарника, Мизинец стал плавно подниматься, колени хрустнули, но ноги распрямлялись и распрямлялись, вверх, вверх, вверх, руки парней расцепились — и вот они стоят перед залом в полный рост, один на одном. Покорители Эвереста.
Он помнил, как хлопала мама. Помнил, как неподвижно, без эмоций сидел отец — ждал оценок.
Получили самые высокие баллы из всех пар.
Но заняли четвертое место. Идиотская система подсчета: баллы спортсменов со вторым и первым юношеским разрядами умножались на повышающий коэффициент.
Макс расплакался. Мизинец комкал в руках ленточку «деревянной» медали и смотрел на отца. Тот поднялся со своего места и, не глядя на сына, вышел из зала. Его рот казался шрамом, уголки губ презрительно опущены вниз.
Это Мизинец запомнил отчетливее всего.
«Но ведь я был лучше других! Сделал все, что мог! Дурацкие коэффициенты!» Он не сказал отцу ничего подобного.
Через месяц уволили любимую тренершу (повзрослев, Мизинец собирался пригласить ее в ресторан), и одну из тренировок начал хмурый усатый дядька. В знак протеста Мизинец и Макс неделю не появлялись на занятиях, дольше не выдержали — любили акробатику, скучали по батуту.
А потом…
Мизинец что-то почувствовал в тот день. Ощущение близкой беды. Стоял и смотрел на дальний край зеленой дорожки — и едва сдерживался, чтобы не кинуться к электрическому щитку, вырубить свет и выбежать в темноте из зала. И тогда — беда пройдет мимо.
Не решился. Если бы в зале была любимая тренерша, а не этот усатый индюк, если бы…
Мизинец разбежался, и вперед: правая рука в пол, левая в пол, ноги соединяются в воздухе, поворот корпуса, приземление с отскоком спиной вперед, мах назад, прыжок с ног на руки, толчок, выход из курбета… громкий хруст… падение… звонкая тишина.
Он не запомнил боль. Может, ее и не было. Шок опустил рубильник, и на несколько минут в нервной системе стало темно. Мизинец лежал на мягкой дорожке и смотрел, как к нему бежит тренер. Как боязливо подходят ребята. Макс пялился страшными глазами на его ногу. «Я хотел выключить свет, — сказал Мизинец, — не хотел прыгать». «Надо было выключить, — ответил тренер, бледный, суетливый. — Больно?» — «Нет». — «Постарайся не двигаться, хорошо?» Мизинец кивнул. И только тогда посмотрел на правую ногу. Это была не его нога. Голень шла волной — так дети рисуют море. И эта странная, волнистая, нарисованная нога раздувалась на глазах. Мизинец потерял сознание.
Закрытый оскольчатый перелом. Это словосочетание он запомнил на всю жизнь. Обломки кости повредили сухожилия и нервы, но врачам удалось сохранить полную подвижность и чувствительность. Мизинцу сказали, что ему повезло. Лечебная физкультура, физиотерапия — восстановление заняло четыре месяца. Он подумывал вернуться в акробатику, начать с нуля, но однажды встретил в городе Макса. Макс ушел из секции: надоело, да и усатый достал. Мизинец не вернулся.
Отцу было плевать. Или он молчаливо ожидал решения сына и разочаровался результатом? В который раз.
Брата Мизинца отец пытался воспитать в абсолютном подчинении. Не терпел возражений. Поощрял за победы, наказывал за неудачи — нехитрая мотивация достижений. Повзрослев, Палец взбунтовался. Сначала молчаливо сопротивлялся, потом стал перечить, поступать назло. Завязалась упорная борьба. Палец несколько раз сбегал из дома. И однажды не вернулся.
С Мизинцем отец взял другой тон. Его не особо смутили ошибки в воспитании старшего сына, поэтому он всего лишь изменил шаблон: по-прежнему ждал от чада поступков «победителя», но ждал в безразличном с виду молчании, как ждут наступления ночи на крыльце старого дома. Коротко кивал и жал руку, когда у Мизинца получалось. Сжимал губы и отворачивался, когда тот оступался.
В конце концов Мизинец перестал стремиться к успеху. Проще было увильнуть от ответственности. Избежать презрительного шрама отцовских губ. Не рисковать, если возможно.
А если нет…
Мизинец собирался выжить в урагане, чтобы бросить эту победу отцу в лицо. Живому или мертвому — кажется, так говорил офицер Мерфи из старенького «Робокопа».
* * *
Брат… а что брат? С братом Мизинец почти не общался. Палец сбежал от семьи к друзьям.
Однажды — это случилось в прошлом году — он выловил Мизинца во дворе, сунул в карман
