Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
Он заметил дверной молоточек в форме барашка с человеческим лицом и постучал им по металлической пластине. Не услышав шагов, нажал на ручку. Дверь открылась.
Стас ступил в тамбур, узкий проход к следующей двери. Осмотрелся. Сапоги, ботинки, охотничья куртка на вешалке, треснувшее зеркало, под ним — тумбочка с сотовым телефоном, коробкой патронов и медью монет, притулившееся в углу ружье.
Через минуту он закрыл за собой дверь и, не оглядываясь, пошел в сторону железнодорожной колеи. Зашагал вдоль рельсов.
В кармане розового пиджака лежал чужой мобильный.
Украв телефон, Стас испытал лишь отголосок стыда; но чувства просыпались, и это было хорошо. Он подумал, что еще недостаточно возвратился, чтобы не скрываться от людей, чтобы воспользоваться машиной. Об угоне не могло быть и речи: он не дружил с автомобилями, даже на извлеченный из-под капота аккумулятор смотрел как на опасного зверя.
К тому же воровство можно было назвать по-другому. Например, обменом. На тумбочке в домике станционного смотрителя Стас оставил магический шар, через который почти пять столетий назад демон Ариэль перебрался в душу авантюриста Эдварда Келли.
Сгустились сумерки.
Чем дальше он отходил от Праги, тем быстрее затягивались раны, оставленные зубами призрачного пса. Боль ушла, остался щекотный зуд.
Стас глянул вверх и увидел луну в прозрачной паутине облаков. Бледный, трагичный, истаявший леденец.
В полукилометре от другой железнодорожной станции Стас сделал короткую передышку. Остановился в ложбинке между рельсами, которые еще подрагивали от недавнего состава, снял очки и положил на холодную дрожащую сталь.
Круглые черные стекла не отражали лунный свет: ни блика, ни перелива. Стас несколько секунд смотрел на них, потом мотнул головой и спустился по насыпи.
Он достал украденный телефон и набрал номер Кати. Гудки тянулись струнами, блестящими, жаркими.
— Да? — спросила она.
На заднем фоне звучал голос Никитоса:
— Мам, хто это? Хто? Па?
— Да, — ответил Стас, задыхаясь от слез. Есть имена, истинные имена, и только они имеют значение. — Да, это папа…
0
Наступило утро.
______________________
Единственная книга Яна Амоса Коменского, написанная на чешском языке.
Дружеское послесловие: Кабир как Табита Кинг
Звучит странно, но в случае с «Тремя днями в Праге» я сыграл роль Табиты Кинг. Не подумайте ничего такого. Помните историю о том, как Король выбросил, забраковав, несколько машинописных страниц, а супруга извлекла их из мусорной корзины, прочла и строго приказала продолжать работу? Благодаря ее проницательности на свет появился великий роман «Кэрри».
Как-то мы с Димой разговорились о крупной форме, и он сказал, что прячет в ящике две главы забуксовавшего романа и вряд ли будет к ним возвращаться. Я с трудом выпросил таинственные главы. Те самые, отправляющие нас сначала на Пражский вокзал, затем в жуткие катакомбы. Знакомящие с Яном, Олесей, Лукашем и, мельком, с древним чудовищем в круглых черных очках.
Помню, как молнии раскололи небосвод.
«Не дописать эту вещь? — вскричал я. — Не провести нас по всем закоулкам Праги в завывающей ночи?»
Я был взбешен и стал сильно пить.
А Костюкевич присмотрелся, встревоженный моим поведением, и узрел, что оно живое. Живой роман глядит на него из письменного стола голодными красными глазами и требует продолжать. Крови жаждет.
Международный (белорусский, русский, чешский, украинский) монстр.
Я, конечно, шучу. Дима дописал бы эту вещь в любом случае (хотя был бы там мой родной Кривой Рог без меня, а? что вы молчите?). Мне оставалось лишь получать удовольствие и проглатывать новые пражские страницы. Мрачное приключение, стремящееся к мощнейшей развязке. И все это — богатейшая фантазия Димы, его талант, исключительное чувство стиля и титаническая работа над историческим материалом.
Не буду расхваливать роман. Скажу лишь, что, на мой взгляд, это лучшая книга о вампирах, написанная на русском языке. Ни больше ни меньше, и да простит меня Алексей Константинович Толстой.
Кровососы проникли на нашу землю давно и без приглашения. Поселились в летописях. Обжили легенды и былины. Они рыскают в «Книге пророчеств», созданной для новгородского князя Владимира Ярославича в 1047-м. Скалятся из сказок Афанасьева и «Песен западных славян» Пушкина. «Упырь» и «Семья вурдалака» (и не забудем отличные экранизации, включая «Черную субботу», снятую классиком Марио Бавой), мистификация Барона Олшеври, Гоголь, Тургенев… и утерянный фильм двенадцатого года «Тайна дома номер пять»… и «Дозоры» Лукьяненко…
Александр Блок оставил потомкам запись в дневнике: читал, мол, «Дракулу» и очень боялся.
Что сказал бы поэт, прочти он «Три дня в Праге»?
Дима — один из тех современных литераторов, кто возвращает в жанр упыря, каким он должен быть: уродливого, бессмертного, прожорливого хищника.
После его романа хочется запастись осиновыми кольями.
«Три дня в Праге» и есть кол. Кол в выбритую грудь «сумеречных» вампиров-метросексуалов.
Страшно хорошо.
Максим Кабир
Глаз урагана
Глава 1
Мизинец злится на Оза. Задрот и дракон. Еще один город-призрак. На МКС нет столько энергии. Человек-свастика
1
— Уходим! — крикнул Мизинец. — Стена близко!
— Шухер! — поддержал Смурф. Он бежал впереди по запруженной обломками улице — коренастый, мордастый парень с выбритым до синевы черепом.
За Смурфом мчались братья Ежевикины. Брат-один и брат-два, как мысленно называл их Мизинец. Брат-два передал брату-один пакет чипсов. Тот отвлекся от дороги и едва не влетел в искореженный навес автобусной остановки.
Мизинец нагнал Смурфа.
— Оза не видел?
— Сдался мне этот дебил!
Мизинец остановился, обернулся и стал всматриваться в руины. Машинально скинул с плеча рюкзак, чтобы спрятать банку с маринованными огурцами, которую нашел на капоте раздавленного ветром «мерса». Банка стояла целехонькая, не единой трещинки.
Подбежал Кляп, Дима Кляпченко, дворовый приятель.
— Кого потерял?
— Оза.
— Где-то там был. — Кляп показал на противоположную сторону улицы.
У домов не было крыш, дверей, окон. Стены — те, что уцелели, выстояли в ураган, — все в дырах. В полуподвальном помещении кафешки плавала машина — гудела и мигала фарами. Словно звала на помощь.
И тогда Мизинец, известный в школе, которую уже вряд ли закончит (видел, во что превратилось здание), как Сергей Пальцев, заметил Оза. Из магазина, внутрь которого будто навалили гору кирпичей, цемента и штукатурки, выбрался высокий, тощий парень. Под ногами хрустнула вывеска, скорее всего сорванная ветром за сотни метров отсюда. Парень огляделся, увидел Мизинца и Кляпа и неуклюже побежал к ним.
Стена приближалась.
Мизинец чувствовал мелкие капли дождя на лице. Ветер крепчал, завывал в предвкушении: наконец-то догонит непослушных детишек, утянет в сумасшедшую спираль, в свет и тьму.
— Быстрее! — крикнул Мизинец.
Потом
