Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
До отвращения знакомая миниатюра: она и мужчина, который собирается сделать ей больно. Кулаком и словом. Только не Ян, он ведь совсем не похож на других, на утопленников из ее прошлого.
Она попыталась высвободить руку. Глаза защипало.
— Я не хотела тебя обидеть…
— Еще бы ты хотела!
Его пальцы все сильнее сжимали локоть. По щекам Олеси покатились слезы.
— Ты делаешь мне больно.
— Ага! — Щеки, губы, глаза Яна сочились ядом триумфа. — У нас победитель в конкурсе проницательности! Чертовски догадливая сучка! И она выигрывает жирный синяк!
— Ян!..
— Что? Ты ведь ждала? Хотела!
Она находилась в полуобмороке от смятения и страха. Закрыла глаза и съежилась.
«Это не Ян… это… это вампир…»
— Это не ты… — прошептала она.
«Они все — вампиры! Ну же, бей!»
Олеся не сразу поняла, что давление на локоть исчезло. С минуту сидела не двигаясь, баюкая свой страх, свою готовность к боли. В темноте за опущенными веками было почти уютно.
Услышала шум льющейся воды. Тугая струя била в каменную раковину, прерываясь на что-то более мягкое, заглушающее напор.
Олеся открыла глаза и повернулась на звук.
Склонившись над раковиной, Ян бросал себе в лицо пригоршни холодной влаги. Бросал и тер кожу, будто хотел смыть струпья. Он повернулся к ней, бледный и испуганный.
— Извини. Это…
— Уходи, — сказала она; рукав халата пропитался остывшим кофе.
— Нет, ты не понимаешь…
Олеся не хотела понимать.
— На меня что-то нахлынуло, — сказал Ян; в раковину с шумом била вода. — Что-то плохое… он…
— Уходи, а не то… — Она осеклась. Ян смотрел на свою правую руку.
— Черт, — вырвалось у него, — черт, черт…
Олеся прочитала его мысли.
— Нет, — вырвалось у нее. — Он ведь не кусал тебя, не кусал, так?
— Я поцарапался о клыки, когда врезал твари по морде.
Он опустился на пол, сжал и разжал кулак.
— Как такое возможно?
Она села рядом, взяла его руку. На костяшках воспаленно краснели царапины.
— Как ты себя чувствуешь… сейчас?
— Нормально. Чем бы это ни было, оно ушло.
— Ты его слышал? Он приказал сделать мне больно?
— Нет, не совсем так. Это было как… тошнота. Чужая злоба.
Олеся приказала себе собраться.
— Надо что-то с этим сделать.
— Что? Отрубить мне руку? Как в том ужастике про крысу-людоеда? — Ян измотанно улыбнулся. — Или перелить кровь?
Ее глаза зашарили по шкафчикам.
— Ничего, я справлюсь. Если это вернется, я справлюсь.
— Уж постарайся, а пока… — Олеся встала, распахнула дверцы слева от мойки и удовлетворенно кивнула. — Готовь свой желудок ко второму завтраку. И никаких круассанов — только чеснок.
Глава 15
1
Вы любите цитаты?
«Добро пожаловать в реальность, малыш. Как тебе быть взрослым? Не волнуйся, это с тобой ненадолго».
Стас снова чувствовал себя маленьким. Ребенком, который ничего не понимает и — самое ужасное — уже не может объяснить все магическим «потому что». Потому что в кухонных шкафчиках живет мохнатый старичок. Потому что сны переносят нас в другие миры. Потому что…
Он почти не использовал цитаты в своих последних рассказах. Бездумная любовь к чужим словам, корни которой ветвились в одном школьном сочинении (каждую часть он предварил эпиграфом из басен Крылова; пять за содержание, три за грамотность), ушла. Цитатами можно украсить, но не объяснить.
Чем вообще можно объяснить то, что его блокнот был на две трети исписан небрежным почерком?
Влажными пальцами Стас переворачивал посиневшие от чернил листы.
«…общение с Ариэлем через магический шар. В этих сеансах все реже участвовал Келли…»
«…были размозжены, кости ног сломаны, а лапы запиханы в рваную рану на брюхе…»
«Какая немыслимая ирония крылась в том, что за столь трусливой душонкой стоял могущественный демон, древний кровопийца!..»
«…мое старое тело принялось извиваться, словно кто-то пытался вдохнуть в зловонный тлен жизнь, но пламя так и не занялось…»
Шесть или семь десятков исписанных листов, повесть без названия.
Стас поднял глаза на мужчину (существо) в черных очках, который сидел в дубовом кресле с высокой спинкой. Справа лежал пес: гнойные водянистые глаза смотрели на гостя, с пасти свисала розоватая слюна.
— Читай, — сказал тот, кто назвал Стаса своим «биографом». — Читай вслух.
— Это ведь мой почерк… но когда?..
— Читай.
Это был приказ.
Стас облизал сухие губы и открыл блокнот в самом начале. Происходящее все больше отдавало удушающей, кошмарной нелепостью.
— «Император ждал меня в личном кабинете. На крупных губах Рудольфа Второго играла легкая улыбка, но главным доказательством его благоприятного расположения духа была лежащая на краю стола „Monas Hyeroglyphica“…»
Он прочитал написанное, всю чертову прорву страниц, тесно испещренных паутинным почерком. Его почерком. Стас видел, как меняется «биографический» стиль, фокусируясь на деталях, запахах, звуках в эпизодах с превращением Келли в вампира и Домом-Которого-Нет, как снова перетекает в беглое повествование. Видел, как отдельные абзацы утяжеляются прилагательными, точно ветви яблони — зреющими плодами. Порой автор («ты, Стас, ты!») замедлялся, чтобы сгустить атмосферу и нагнать саспенса, словно писал хоррор-роман. И чем дальше в лес, тем все больше расписывался, предпочитая дотошную детализацию скупым фактам.
Стас зрительно отмечал использование курсива (обозначенного в блокноте подчеркиванием), адресованных к читателю вопросов, закавыченных мыслей и других литературных приемов. Сомнений не было: это написал он. Но когда и, главное, как? Он ведь ничего не знал о Джоне Ди и его жизни, никогда не собирал информацию об этом средневековом алхимике.
«Потому что я написал это под гипнозом». Неужели его мозг (мозг писателя? мозг человека, живущего под тенью страшной утраты?) настолько искалечен, что в глубокие раны можно вливать чужие мысли?
— Так вы и есть… Джон Ди?
— Зови меня так, если хочется, — сказало существо. Вампир в мумифицированном теле, если верить записной книжке.
Стас всмотрелся в себя и понял, что верит.
Как вышло, что он так быстро принял происходящее? Перестал швырять камешки-вопросы, которые — дзинь, дзинь! — отскакивали от стекла с наклейкой «разумное»? Или его рука была по-прежнему полна камешков, попросту разбилось стекло? Замешательство, страх перед чем-то хтонически-призрачным будто источились, их сменили переживания, крепко вросшие в реальность, неотделимые от нее. Все дело в том, что суеверия прошлого всегда, как сор, плавали где-то рядом?
Нет, дело в рукописи. В блокноте, который Стас держал в руках. Его убедил блокнот.
«Написанному верить».
Камешки-вопросы обрели новые цели.
Насколько этот текст его? Пропущенный сквозь призму мозга, адаптированный со слов… с мыслей вампира. Какой-то жуткий рерайт.
Он написал все это за одну ночь, во второй ее половине, когда ему казалось, что он
