Венценосный крэг - Ольга Николаевна Ларионова
Он не вздрогнул и не отстранился, а, напротив, склонился над нею, так что теплые живые пряди его волос заскользили по ее лицу и плечам.
– Что ты делаешь, Горон, что ты здесь делаешь?
Она даже не вспомнила, что ему, этому вечному недотроге, может быть тоже больно от прикосновения к чужому телу, когда его левая рука скользнула ей за спину и сухая ладонь властно легла между лопаток.
– Добро. Я творю добро, маленькая моя. Творю необходимое добро, будь оно проклято. Так что помоги мне.
Она присела, выскальзывая из его объятий, и отступила на шаг. Он немного постоял, прислушиваясь; непоседливое шевеление его свисавших волос, как всегда, не позволяло разобрать выражения лица. Сладковатый трупный дым из провала больше не поднимался, в звенящей тишине не слышалось ни всхлипа, ни стона.
– Все, – легко бросил он, словно речь шла о каком-то незначительном пустяке. – Творение закончено.
Веревка натянулась, узлы поползли вверх; было видно, что ни в чьей помощи самозванный «творец добра» не нуждается. Из загадочного колодца показалось обвисшее худое тело, исполосованное радужными узорами разноцветного пепла и подхваченное под грудью толстой петлей. Горон подергал веревку, раскачивая этот неправдоподобный груз, потом в какой-то момент отпустил ее – тело рухнуло на траву точно ему под ноги.
– Воды. Погляди, Эссени, где-то здесь у меня был кувшин, – проговорил он совсем будничным тоном. – Но больше половины не трать.
Мона Сэниа торопливо огляделась – действительно, между корней серебрился небольшой кувшин дивной нездешней работы. Она схватила его, почувствовала – полный. Боязливо наклонилась над лежащим: а жив ли?.. Даже дотронуться было страшно. Несколько капель, пролитых на губы, выбеленные тончайшей золой, не дали никакого ответа; тогда она набрала воды в горсточку и умело влила ее страдальцу в рот. На горле напряглась кожа, вздрогнули скулы – сглотнул. Она радостно обернулась – Горон, ссутулившись, сидел то ли на пеньке, то ли на камне и безучастно наблюдал за нею.
Теперь можно было обмыть лицо, обезображенное охряными и бурыми пятнами (черные небеса, да это Чичимиану!), но прежде всего развязать веревку, которая опоясывала его… только легко сказать… тьфу, пропасть, еще один ноготь сломала!
Она не раздумывая выхватила стилет, перепилила заскорузлые волокна – наградой был глубокий вздох несчастного.
– Покажи! – послышался повелительный голос.
Она, не колеблясь, точным движением швырнула оружие рукояткой вперед – Горон так же умело перехватил.
– Игрушка. Такое тебе больше не понадобится, – негромко заключил он; клинок отлетел далеко в сторону и воткнулся в траву – с чего бы такое расточительство, здесь ведь оружейный металл дороже золота…
Тихонечко делай что велено и жди. Без пререканий.
Да о чем говорить – оружия дома мало, что ли? Но вот тихонько и безропотно чего-то ждать – это вряд ли.
Она смочила уголок плаща и принялась осторожно обтирать лицо, все еще сведенное судорогой ужаса.
– Послушай, за что ты его так?
Горон поднялся, приблизился к лежащему и носком сандалии пошевелил безжизненное, точно тряпочное, тело. Изящная нога с узкой щиколоткой и гибкой, как у танцора, ступней. На Джаспере придворные дамы не преминули бы заметить: какая холеная! И это – нога вечного путешественника, проводящего каждую ночь на каменистых тропах? Почему она раньше не замечала этого несоответствия?
Не до того тебе было. Сказка – вещь увлекательная.
– Головастый. Не чета другим, – задумчиво проговорил последний из племени номадов, то ли отвечая на ее вопрос, то ли сожалея о содеянном.
Черные небеса, да что же он, властитель здешних передовых умов, – выходит, убирает потенциальных конкурентов? Помнится, Юрг рассказывал, что один наследный принц поинтересовался у отца, в чем залог мудрого и спокойного правления. Царь-папенька молча вышел на луг и двинулся по траве, сшибая плетью все стебли, которые имели неосторожность высунуться выше других. Папашу звали, кажется, Филиппом…
– Необходимость. К счастью, предугаданная – давно к нему приглядывался, – тем же снисходительным тоном продолжал Горон. – Скопидомщики оглянуться не успеют, как он уже будет править ими не хуже старого одинца… Что ты так глядишь на меня удивленными глазами? Хотя против таких глаз я ничего не имею… Но разве ты не знаешь, что единственный способ перешагнуть через бесшабашное и бесполезное детство, которое тянется здесь почти всю сознательную жизнь, – это пройти через кошмар огненной смерти?
Она затрясла головой – нет, ничего подобного она не знала, да и сейчас не хотела верить в то, что веселый хвастунишка Чичимиану уже превратился в полумальчика-полустарца, которому неведомы будут ни любовь, ни отцовство, ни дружеская привязанность. Пожизненное одиночество – и это ради власти над горсткой людей, от поколения к поколению теряющих человеческий облик.
– Готов. Пусть полежит здесь до вечера, – брезгливо заметил Горон, переступая через неподвижное тело. – К закату очнется, доползет до своих. Здешним еще повезло – там, где я не поспеваю и одинец протягивает ноги раньше срока, обычно сдуру выбирают кого постарше, а это значит – ненадолго.
Напоминание о почившем одинце окрасилось горестным сравнением: надо же, в чем-то их судьбы были схожи. Он в своем бессильном одиночестве копил залежалую мудрость, чтобы передать своему преемнику, – и понапрасну потратил свои последние минуты, потому что ей, совсем недавно отказавшейся править целым королевством, это было нужно, как вчерашний рассвет. А она сама… Да что говорить! Порхала, едва касаясь этой земли, точно стрекоза за мотыльком. Допорхалась. Долгожданный амулет был перед нею, только руку протяни – и надо же, собственноручно его и обратила в прах. Вместе с прекрасной сказкой.
Сейчас эту сказку вершишь не ты.
Ах да, Горон. Он что-то вещает, совсем как одинец… Ну ничего, сейчас она скажет на прощание несколько теплых слов, а там посмотрим, кто и что вершит.
– …годы. Они, как правило, прибавляют не мудрости, а непомерной оглядчивости; но я давно заметил, что на такой земле, как эта, прежде других отправляется к праотцам именно трусливый. Но хватит о пустяках, тебе эти сведения не нужны, потому что, прежде чем превратиться в дряхлую старуху…
Даже не смысл недосказанного, до которого ей почему-то не хотелось доискиваться, а весьма подозрительный тон заставил ее слегка покраснеть. Надо прощаться, да поскорее, чтобы не испортить воспоминаний.
Воспоминания, которыми ты будешь дорожить больше всего на свете, еще впереди.
Да сомнительно – пока у него наблюдаются поползновения эти воспоминания безнадежно загубить.
– Горон, – с каким-то детским отчаянием прошептала она, потому что в трудные минуты ей всегда помогала способность без околичностей выговорить то, что было на уме. – Горон, ну почему именно сегодня ты не такой, как всегда?
Это
