Венценосный крэг - Ольга Николаевна Ларионова
– Ребенок… Когда его вернут сюда, он будет уже взрослее тех, кто не пережил всех мытарств, выпавших на его долю. Первое время моим ведьмам (не перебивай его, ведьмы – это те, что ведают, и не больше) придется помогать ему; но одна за другой они будут уходить в небытие… А в твоем подлесье разве не так?
Не утомляй его долгим рассказом о себе.
И не собираюсь. Не отнимать же по пустякам последние минуты жизни у этого до ужаса одинокого человека! А мне нужен всего один ответ – где Горон?
Не думай о том, что нужно тебе, – сейчас ты нужна ему.
А ведь и правда – на нее глядели глаза, в которых разгоралось что-то живое, юное; ну конечно, ведь для таких, как он, старейших, единственной радостью оставалось именно ведать. Вот даже сейчас он хочет услышать что-то, ему доселе неизвестное.
– В моем племени правителя сменяет его сын, – осторожно проговорила она, – а на соседних остро… то есть на соседней земле – внук.
– Неразумно, – послышалось негромко, но бескомпромиссно. – Потому что долго. Горон сделает это быстрее. Так зачем он тебе?
Не ответить совсем ничего было просто неучтиво.
– Мои люди… Я хочу сказать – люди моей земли могут попытаться… не сразу, конечно, а когда вы будете готовы… – Она стиснула руки, заставляя себя сделать отнюдь не легкую вещь: говорить все как есть, самыми простыми словами. – Горон открыл мне, что вашей заветной мечтой было возвращение туда, откуда вы прилетели. Или нет?
– Горон… – Бескровные губы молча шевелились, словно старец пережевывал свои собственные слова. – Горон. Ну сам-то он об этом не мечтает. Это человек не нашего народа, его-то предки всегда жили среди этих гор и холмов. Он – последний из племени номадов.
Как же ты забыла об этом – ведь он рассказывал тебе о своем прошлом!
Да помню я, помню.
– И тем не менее он всеми силами хочет помочь вам. – Она не могла не вступиться за своего спутника.
– Возможно… Но боюсь, что на это не решится мой народ.
– Я совсем недавно говорила с маггирами – даже они готовы. Хотя на старой земле им, помнится, жилось не сладко.
Морщинки-трещинки на высушенном годами личике изобразили что-то вроде улыбки.
– Сказочный ребенок, ты со всеми разговариваешь как равная с равным?
Вот это-то как раз ее и смущало – стоя над ним, она не чувствовала равенства и, напротив, как бы роняла свои слова свысока; чтобы исправить это положение, она попросту села на припорошенный сеном глинобитный пол, обхватив колени руками и положив на них подбородок.
– Давай на время оставим мои манеры в сторонке и поговорим о более серьезных вещах. Кто может помешать твоим подданным осуществить свою мечту – думаешь, Нетопырь Полуночный?
Одинец прикрыл глаза, как видно собираясь с силами:
– Люди чаще всего мешают себе сами. Мечта же прекрасна тем, что она существует только в людских умах. Ею упиваются и гордятся, о ней без конца говорят… и говорят… и говорят… Так что каждый говорун же начинает чувствовать себя борцом за осуществление этой мечты.
Черные небеса, до чего же точно подмечено! Вот уж не ожидала такой мудрости от туземцев.
– А что препятствует перейти от слов к делу? – не совсем учтиво перебила его принцесса, приятно ощутив пониже ребра самый надежный аргумент в пользу действия – десинторную кобуру, на дне которой еще совсем недавно лежало погибельное кольцо. – Этот ваш бог-лунатик, повелитель тьмы?
– Он – не бог, – раздалось в ответ. – Только местное божество. Живой идол, летучее порождение лунного света. А что до тьмы, то ею нельзя повелевать, ибо ее не существует.
Принцесса даже затрясла головой, словно приводя в порядок то, что никак не укладывалось в мозгу.
– Прости меня, – проговорила она осторожно, чтобы не брякнуть что-нибудь на счет старческого маразма. – А где же в таком случае я натыкалась тут на всякие углы, как не в темноте?
Глаза в щелочках полуприкрытых век на обезьяньем личике засияли еще ярче.
– Там просто не было света. Как здесь вот нет… – Дырочки ноздрей у него на пожухлом личике зашевелились, как у кролика. – Ну, к примеру, дыма. Но дым есть, а бездымья – нет. Не существует. Как и тьмы. Напридумывали лишних слов… Темнота – это тоже свет, только равный нулю. Непонятно?.. Тогда просто запомни: темноты нет, как нет холода, нет зла. Нет даже смерти, а есть только жизнь, вот она, существующая, тянется, тянется, тянется… а в какой-то следующий миг она уже в прошлом. И все.
Ты слушай его, слушай, он уже сделал тебе королевский подарок: научил легко умирать.
– Но ведь в таком случае и жизнь – только слово, ее ведь руками не потрогаешь!
– Мудрое дитя, почему мы с тобой так поздно встретились?.. Жизнь – это… это слово, действительно, всего лишь придуманное слово, но она овеществляется в каждый миг своего течения… – он бормотал едва слышно, захлебываясь торопливыми словами, словно боялся не успеть выговориться. – Вот ты шла сюда: существовали твои юные ноги, которые ступали по камню, который согревался от касания твоих санда… лий…
Голос вдруг точно надломился и смолк. Закрылись глаза. Может быть, лучше уйти потихоньку, оставить его в покое?
Как ты не понимаешь – для него последним счастьем осталось не узнавать что-то новое, а передавать тебе все самое важное, накопленное за бесчисленные годы.
Мне? Это за какие такие прегрешения? Последние минуты – и дарить их совершенно постороннему человеку, которому вся эта старческая мудрость нужна, как…
Не торопись. Поймешь.
Одинец глубоко вздохнул, набирая сил для окончания своего монолога, и девушке показалось, что зашевелились укрывающие его листья, словно он хотел выпростать руку, чтобы удержать ее подле себя.
– Я здесь, я не уйду, – шепнула она.
Что поделаешь – жалко ведь человека.
– Твоя жизнь… Да. Это и твоя кожа, что отражала поток тех мельчайших искорок, который называется светом; боль от удара об острый… несомненно существующий… угол – это и всплеснувшаяся в твоих сосудах кровь, и крошечные молнии, пробегающие по нервам; даже твоя мысль о том, что ты блуждаешь в темноте…
Он захлебнулся собственным сбившимся дыханием; она обождала, пока он переводил дух, и не удержалась:
– А разве мысль существует?
– Несомненно! – выдохнул он с неожиданной силой. – Это те же крошечные, почти неуловимые молнии, которые навечно уходят за пределы наших тел…
Он снова поперхнулся, но упрямо продолжал:
– Мы открыли это еще там… на нашей прародине, – произнес он извиняющимся тоном. – Если бы у меня достало
